Возврат На Главную

Перейти В Раздел История, Религия, Наука

Перейти В Раздел Новая История

Перейти В Раздел Карта Сайта

Перейти В Раздел Новости Сайта

Перейти К Следующей Странице

 

Алексей Милюков

...

Ноев ковчег. Картина Edward Hicks

ПО ЭТУ СТОРОНУ ПОТОПА


Глава 1. Все реки куда-то текут
Глава 2. Легкий хлеб рационализма
Глава 3. Пилтдаунская наука
Глава 4. Ускользающая мишень [начало] [продолжение] [окончание]
Глава 5. «Повесть о настоящем человеке» [начало] [окончание]
Глава 6. Прыжок в темноту [начало] [окончание] 
Глава 7. Вычерпать море [начало] [продолжение] [окончание]
Список используемой литературы

 

ГЛАВА 1. ВСЕ РЕКИ КУДА-ТО ТЕКУТ

Часть 1. Ошибки восприятия невидимых вещей. Введение в курс

1.

Если однажды директор завода точных приборов введет у себя на производстве новый универсальный эталон измерения, скажем, «косая сажень» или «ход ноги», то такое предприятие в самые сжатые сроки понесет ощутимые убытки. Если продавец колбасного отдела объявит, что лично у него трехсотграммовый кусок колбасы отныне будет считаться килограммовым, то ему остро возразят покупатели или торговая инспекция. Если расписание движения поездов руководство РЖД привяжет не к суточно-часовому циклу, а к солнечным затмениям или к разливу Нила, то в этой отрасли беспорядка станет еще больше.

Мысль моя очень проста – всё, что окружает нас в этом видимом, слышимом, осязаемом, обоняемом и ощущаемом на вкус мире, имеет некую определенную и обоснованную степень соответствия друг другу и может быть взвешено, измерено, представлено в количественном виде и зафиксировано в документе. В любом обществе попытка выдать треть за целое может быть легко пресечена со всею решительностью. Ибо, во-первых, у каждого человека есть личный опыт, с большой вероятностью подсказывающий истинную меру метра, килограмма, минуты. Во-вторых, на случай любых разногласий есть контрольные измерительные инструменты. А уж на самый буйный клинический случай – как высший суд – есть эталоны, хранящиеся под стеклянными колпаками в каких-нибудь загадочных Палатах мер и весов.

Исключения? Пожалуйста. Есть люди с искаженным диапазоном восприятия звука или цвета. Тугой на ухо зритель может горячо доказывать, что Ростропович на последнем концерте сыграл очень тихо. Или водитель-дальтоник может уверять гаишника, что свет, который представляется гаишнику красным, на самом деле зеленый. Примеры самые поверхностные, бытовые, но и капризный зритель, и дальтоник-водитель при гипотетическом желании скрупулёзно проверить свою правоту вынуждены будут познакомиться с горькой правдой. Ибо у звука, как у упругой волны, и у цвета, как у волны электромагнитной, тоже есть свои объективные физические параметры, которые могут быть измерены и сколь угодно раз воспроизведены для сравнительного анализа. Мера есть и запаху, и вкусу, ибо, минуя физиологию, всё это можно выразить категориями физики и химии – присутствием одних соединений молекул среди других. Всё это теоретически можно измерить, хотя в быту всегда проще воссоздать по эталону. Для людей с нормальным порогом физиологического восприятия такими эталонами являются, скажем, общепризнанные марки духов, вин, рецепты кулинарных блюд и несомненное общественное согласие по вопросам «плохого», «хорошего» и «самого лучшего» в той или иной области.

…И всё бы ничего. Но у этого рассказа об эталонах, точных измерениях и принятых общих оценках есть и другая сторона.

Как только дело касается вещей мировоззренческих, все наши физические меры дают сбой. Стоит нам, так называемым современным людям, собраться вместе числом от двух человек и более, и не кривя душой завести речь о вещах самых банальных, простых, даже избитых – как в тот же миг все наши вышеупомянутые физические системы мер, и все даже не упомянутые системы мер, а также весь опыт предшественников, поднимавших те же вопросы, да и весь наш собственный драгоценный опыт – всё это с ходу разбивается о железобетонную стену разногласий, неприятия позиции собеседника, глухоты к чужим доводам. По любому вопросу сразу возникают два абсолютно противоположных мнения, а любые попытки уточнения терминологии способны привести скорее к мордобою, чем к уточнению. Это как закон – в поисках единомышленника мы всегда получаем «в нагрузку» еще и недовольного оппонента. Западные нормы общения налагают негласные запреты на неформальное обсуждение «проклятых» вопросов, но на бескрайних просторах от Черного моря до Камчатки эти битвы – как культурная традиция, в которую невольно вовлечены все без исключения – и ныне живущие, и уже ушедшие, и даже никогда не жившие – герои литературные. «Да вы что, шутите? Всё не так, всё – наоборот!» То, что для вас является бесспорным и путеводным, оппоненты подвергают насмешкам и выставляют мерилом вашей ущербности. Но и вы относите все их творческие усилия – исключительно по добросердечию – к ранней стадии шизофрении.

Подобное положение вещей поначалу кажется парадоксом – почему человеческий разум, который на сегодняшний день вроде бы является вершиной эволюционного развития жизни, не смог выработать вполне определенных, столь же жестких «эталонов», по которым можно было бы свериться с ближними в споре о добре и зле, любви и ненависти, счастье, грехе, долге, подвиге, милосердии, гениальности – обо всех этих понятиях, которые для нас никак не менее весомы, чем точные замеры, звуковые волны или химические соединения! Или до эталонов согласия мы еще недоэволюционировали?
 

2.

Все мы чувствуем – с этим миром что-то не так. У каждого человека, способного хоть к малейшему душевному движению, случались минуты странного состояния, замешанного на горечи, будто сожаление о какой-то потере, о какой-то невозможности, о чем-то обидно упущенном. Окружающий нас мир гармоничен, законы его совершенны, упорядочены, идеально пригнаны друг к другу. Природа прекрасна до невыразимости. Но… что-то с ним не так. Как будто изначально в это совершенство внесена некая поломка, сбой, порча, и с чем-то важным, что должно нам принадлежать по праву, наша связь нарушена.

Все мы видим явную нестыковку между красотой, величием, значительностью мироустройства и теми рамками и ограничениями, которые нам тут уготованы. В этом совершенстве противоестественна смерть – уж она-то точно изначально не могла быть включена в мир его обязательной частью. Такая красота не предполагает смерти по определению.

Если фонарь не горит в ночи, нам достаёт ума понять, что тут какой-то нонсенс – фонари созданы именно для освещения. Так же и это совершенство мира – предназначенное для чего-то большего, оно кем-то испорчено до такой степени, что теперь должно умереть. Какой-то хулиган, враг – перерезал кабель, и иллюминированный город погрузился во тьму.

Это очень грустное чувство, с привкусом осени, часто по-детски наивное: «Вот, могли бы жить так и этак, и в согласии со всем, а вместо этого…» Мечты никогда не исполняются в той мере, в которой мы ожидали. Ожидания не совпадают с их действительным воплощением. Что бы мы в этой жизни ни задумали, какая бы удача нам тут ни улыбалась, какая бы роскошь апартаментов и изысканность блюд нам ни были доступны, какие бы женщины в нас ни влюблялись, как бы неожиданно народ ни избирал нас в Думу или в президенты, какие бы армады танков мы ни могли позволить себе двинуть на врага – наши самые сокровенные мечты никогда не будут исполнены до конца по той же самой причине – здесь, в этом мире, они недостижимы, ибо – «какой-то гад перерезал кабель».

Никакой эволюцией, никаким ожиданием «следующего этапа развития человечества» подобное объяснить невозможно – есть очень внятное чувство, что это событие из прошлого, эту остановку мы уже проехали. В детстве это чувство «утраченного совершенства мира» значительно острее, и только со временем мы успокаиваемся. Нынешние прагматики и циники – это те, кто махнул рукой на «далекий отголосок хора» и приспособился к ситуации – «бери то, что есть».

Да. В этом мире есть земные человеческие желания, но всегда есть какая-то тоска по несбыточному, абсолютно тут бессмысленная, не имеющая никаких перспектив к удовлетворению. Может, это просто наша капризность, ненасытность, предъявление необоснованных претензий? Но нет, это совсем не похоже на дурные свойства характера. И по отношению к кому? Кто нам должен? Напротив, дурные качества начинают раскрываться, когда кто-нибудь заявляет, что «человек создан для счастья, как птица для полёта». Нет и нет, в этом свете наши прошлые заслуги сами кажутся мелочью, в эти минуты хочется «простить всех», со всеми обняться и даже немного по-достоевски «поплакать». Это какая-то метафизическая жалость, плач об утраченном рае. Из этого чувства, между прочим, можно вывести весь русский характер. Один человек выбирает эту несбыточность и посвящает ей всю свою жизнь, другой говорит: «Всё равно, братцы, здесь уже ничего хорошего не будет» и идёт пить водку. А чаще в нас просто уживается и то, и другое. Мудрый старик Арсений Тарковский в конце пути благодарит жизнь за то, что даже в таких «ненормальных» условиях ему хоть что-то удавалось:

Жизнь брала под крыло,

Берегла и спасала.

Мне и вправду везло...

Но:

Только этого мало.

И вот что удивительно. Мы об этом изначальном совершенстве откуда-то знаем. Да, оно недостижимо, но как бы мы чувствовали неправильность, если бы не имели представления об «эталоне»? Вызывал бы у нас сожаление не работающий фонарь, если бы мы не знали о его способности освещать местность?

Все аналогии приблизительны, если не опасны. Шутник сравнит жизнь с игрой, ученый выведет, что жестокость мира кроется в его животном происхождении («Уж если самки пауков поедают своих самцов после копуляции…» и т.д.), а бизнесмен, видя причину своих неудач в наличии конкурента, ничтоже сумняшеся уподобит его камню на дороге, который необходимо убрать как вредную помеху. Но уже сам разнобой мнений о вещах, не измеряемых в граммах, рублях и минутах, безусловно свидетельствует, что наш разум «заражен» некими этическими понятиями, привнесенными в этот материальный мир вопреки всякой логике. Все знают наверняка, что зло плохо. Никто не говорит, что красть или убивать хорошо. Украв пятак, вор склонен оправдывать свой поступок голодом, клептоманией или даже робингудовскими мотивами. Даже тиран, уничтожив миллионы соотечественников, говорит, что он строил для людей счастливое общество.

И все наши драки и мировоззренческие споры возникают вовсе не от отсутствия «этических эталонов», а оттого, что люди, в большинстве своём будучи уже знакомы с этими эталонами и зная, как именно нужно поступать правильно и хорошо, – в жизни этим правилам отнюдь не следуют. Совершая самые безобразные поступки, мы всё-таки стараемся обосновать их «справедливость» и даже найти причины, построить логические конструкции вплоть до целых учений – почему мне (и моим сподвижникам) – можно не поступать так, как должно. Вот корень всех недоразумений с пониманием «призрачных вещей» – оставшись без эталона, многие из нас активно утверждают собственное его понимание. Но если у одного, грубо говоря, «этическая гиря» весит килограмм, а у другого триста граммов, то чаши весов вряд ли сойдутся.

Рассуждая в этом направлении, мы рано или поздно придем к осознанию простой мысли, что все эти наши так называемые этические эталоны – суть понятия объективные. Более того, любопытному исследователю предмета с удивлением предстоит обнаружить, что без этих эталонов мы остались исторически совсем недавно. И что были времена, когда наличие и признание их являлось всеобщей нормой. Совсем необязательно было, подобно советскому поэту Маяковскому, гадать на тему «что такое хорошо и что такое плохо?» Как раз напротив, незнание или демонстративное отрицание таких эталонов ставило любого, даже достойного советского поэта или философа, в положение полного идиота, вынужденного через две тысячи лет после обретения миром Благой Вести спрашивать:

...Чтó есть красота?

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота?

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Задавать подобные вопросы не пришло бы в голову человеку, знакомому с нормами и эталонами, которым человеческая цивилизация следовала до этого уже не одну тысячу лет. Достаточно было открыть всем известную книгу и просто свериться с тем, что в ней написано. Это являлось гарантией разрешения запутанного вопроса, а книга – самым надежным и бесспорным источником, на который только можно было опереться.
 

3.

Современный человек, впервые берущий в руки Библию, не может принять ее с той простотой и естественностью, что были свойственны читателям этой книги, скажем, еще пару столетий назад. Сегодня любые разговоры с окружающими о Библии почти наверняка вызовут у большинства из них чувство легкого интеллектуального скепсиса. Кто-то выскажет и откровенную неприязнь к этой книге, но в любом случае с перечнем избитых рационалистических стереотипов на эту тему вас ознакомят.

Неприятие сегодняшними людьми этой великой книги основано на странном убеждении, что наше общество обладает знаниями и опытом несравненно большими, чем эпоха библейских авторов. Что эта книга отражает лишь определенные взгляды своего времени, и пытаться извлечь из нее какую-либо пользу для нас, «ушедших вперед» – по меньшей мере, очень наивно. Если в Библии и содержатся какие-либо полезные нам знания, то в целом их там – явный и весьма существенный «недокомплект». Одним словом, «где мы, а где Библия?»

Если мы начнем докапываться до причины такого положения дел, то очень скоро «упремся» еще в одно обстоятельство, являющееся для нашего обывательского мировоззрения основополагающим и фундаментальным. Мы можем не задумываться над этим обстоятельством специально, не формулировать его словесно в виде наших убеждений. Но им, как радиацией, пропитана каждая клеточка нашего организма. Это носится в воздухе, этим мы дышим, это – независимо от нашего желания или настроения – движет нашими помыслами и направляет наши поступки.

Что же это такое? Это – наша безоговорочная уверенность, что всё вокруг, весь видимый и невидимый мир – не просто существует, но непрерывно развивается от простого к сложному. Что развитие есть безусловное благо, и что всё «позднее» – по определению лучше и совершеннее «раннего». Иными словами, это идея постепенного эволюционного развития.

Действительно, вокруг нас, в быту, полно фактов, которые делают эту идею очень похожей на правду. Из желудя вырастает могучий дуб, куколка превращается в бабочку, эмбрион в процессе развития становится взрослым человеком. Идёт ли речь об истории авиации, мы тут же понимаем – это рассказ о развитии, о движении примитивного продукта к совершенному; то есть от прыжка подьячего Крякутного, рухнувшего с колокольни, до полетов исполинского аэробуса «Руслан». Переходим ли мы со старой компьютерной операционной системы на новую или с одного цифрового формата на другой, мы констатируем: «Ничто не стоит на месте». Читаем последние стихи известного поэта – говорим о новом этапе в его творчестве (а у спортсмена отмечаем новый мировой рекорд). Нет ни одной вещи, сделанной руками человека, ни одной человеческой идеи или понятия, которые, однажды возникнув, не эволюционировали бы, не улучшали бы со временем свои качества и функции.

Бесхитростное приятие нами принципа всеобщего прогресса дает нам ключи к пониманию абсолютного большинства окружающих вещей – хоть происхождения нашего мира, хоть существования причинно-следственных связей, хоть процветания империй, хоть появления на нашем столе нового компьютера, хоть успехов нашего ребенка в учебе. Кажется, все это вполне естественно – вначале был хаос, затем возник порядок, который просто не может не улучшаться. Да и возможно ли иное?

Поэтому «современного человека» не нужно убеждать, что Библия содержит массу ошибок, это и так естественным образом следует из его мироощущения. Если у него дело вообще доходит до чтения Библии, то «мироощущает» он примерно так – вопиющее несоответствие нашим объективным знаниям о прошлом! А где в Библии, скажите на милость, «вот это всё» – пещеры, костры, мамонты? Где медленное, но неуклонное развитие?

С Библией так называемый современный человек не церемонится. Да и зачем? Во что-то такое он, возможно, верит, но этот бог далеко не библейский. Наш герой с горем пополам еще может допустить существование неких абстрактных вселенских сил, надмирного механизма управления, космического разума и прочей загадочной чертовщины. Но что это за странный Бог нарисован в Библии? Бог, ходящий в раю во время прохлады дня... «Адам, где ты?» «На Едома простру сапог мой»... Современному человеку все эти «сапоги», «прогулки» и «прятки» просто смешны. Змей, беседующий с Евой в райском саду, животные, собранные в Ковчеге, Иона в чреве кита… Наивно.

Восприятие Книги весьма проблемно даже для непредвзятого человека, желающего разобраться, ибо – как совместить сведения о сообщаемых Библией событиях с объективным знанием и сегодняшней научной картиной мира? Как закрыть глаза на проявление авторами своих примитивных представлений о мироустройстве? Как совместить «божественную» историю с «естественной», как вписать «голословную» (то есть научными фактами не подтвержденную) библейскую – в нашу, знакомую еще со школьной скамьи, с теми самыми пещерами, кострами и мамонтами, тертую-перетертую и с детства знакомую по картинкам в учебнике и музейным витринам?
 

Часть 2. Библейский рассказ не соответствует нашим объективным знаниям о мире?

1.

Между тем мнение о невежестве библейских авторов в деталях мироустройства – это одна из самых расхожих ошибок восприятия Библии, ставшая штампом. Мол, авторы лишь изложили в Книге примитивные представления своего времени, чем себя перед нами, знающими правильные ответы, безусловно скомпрометировали. По мнению критиков, мы видим, что Землю авторы Библии представляли плоской, небо – в виде твердого купола, Солнце у них обращалось вокруг Земли и пр. Тут необходимо сразу отметить, что следует отделять вопрос современных научных представлений от собственно объективного знания. Сами по себе современные научные модели и теории вполне могут уже завтра оказаться ложными, но мы говорим именно об объективном знании – ситуации, когда библейский автор, по мнению критиков, сообщает нам заведомую несуразицу, не требующую сегодня каких-либо дополнительных проверок. Также заметим, что под критиками мы будем подразумевать не представителей соответствующей исследовательской дисциплины, а субъектов, воспринимающих Книгу лишь как предмет дискредитации. Задачи полемизировать с ними, а тем более переубедить кого-либо, у меня нет; однако меня настораживает, что большинство обычных, нормальных людей, будучи не в теме, доверяют этим лжеэкспертам на слово. Поэтому хотя бы отчасти развеять напущенный «знатоками» туман – я в этой главе счел просто необходимым.

Итак, утверждение о якобы безграмотности библейских авторов широко используется критиками в качестве атакующего аргумента и весьма ценится ими. Посмотрим. Известно, что Книга создавалась на протяжении более чем 1500 лет четырьмя десятками людей разных профессий и разного уровня образования, наверняка имевших с нашей точки зрения массу ошибочных или примитивных представлений в своих тогдашних исторических, космологических, географических, биологических и других областях знания. Многие из этих авторов (а уж Моисей и Даниил точно) были знакомы с «палёными» мифами и легендами язычников о сотворении мира и потопе, то есть с искаженными отголосками имевших место реальных событий. Если бы задачей авторов Библии было провести собственные изыскания и донести до нас научные и «фольклорные» знания своего времени, то авторов можно было бы сегодня легко поправить или опровергнуть. Но их задача была определенно иной – вся Библия по сути является результатом воплощения единого замысла, проходящего через всё повествование красной нитью. В этом смысле целостность и внутренняя логическая согласованность всей Книги невероятна. Присмотритесь к этому факту повнимательнее, и вы обнаружите здесь практически неприкрытое чудо – более сорока авторов Книги, разделенных столетиями, странами и языками, оставили за кадром абсолютно все свои личные воззрения на естествознание и на мифотворчество своего времени – и, похоже, записали ровно то, что от них требовалось записать.

Другие древние религии – то ли от претензии на всезнание, то ли для пущей убедительности повествования, сочиняют явные небылицы. Мифы о творении мира у вавилонян, египтян и древних греков, которым советская атеистическая школа усердно пыталась навязать роль библейских первоисточников, своей примитивной канвой выдают усилия именно человеческой фантазии, да еще часто с признаками жестокого кризиса жанра. «Веды» индуистов считают просто необходимым огласить математически «точные» сведения о нашем мире – нам, например, предстоит узнать, что луна находится на 240 000 километров выше солнца и излучает свой собственный свет; земля плоская и имеет форму треугольника, а землетрясения происходят оттого, что слоны, держащие землю, переминаются с ноги на ногу. Так сказать, «трутся об ось медведи».

Библия же ничего такого «от себя» не сочиняет. Напротив, мнимые противоречия библейской космогонии, о которых постоянно твердят критики, не имеют признаков человеческой фантазии именно в силу их некоей на виду лежащей нелогичности, нарушения тех простейших последовательностей, абсурдность которых, казалось бы, должна быть видна даже самым простодушным современникам. Скажите, ну кому из сочинителей древних ближневосточных мифов могла придти в голову идея, что свет появился прежде солнца? Казалось бы, претензии к библейским авторам напрашиваются сами собой – сочиняй, но знай меру, выдумывай байки в общем русле, бери сюжеты и образы, лежащие на поверхности. Опирайся на бытовые картины, и будет тебе счастье. Обожестви, например, солнце как первоисточник жизни, расскажи о происхождении мира от супружеской пары богов или, на худой конец, выдай сюжет о первобытном космическом яйце, снесенном гигантским гусем-Атумом... Но разве для современников Моисея и Иова не должно было выглядеть противоречивым утверждение, что земная суша окружена водами, но сама земля при этом висит в пустоте «ни на чём»? Нынешние критики ставят в вину Моисею (часто даже не Моисею, а якобы неизвестным «истинным» авторам, чуть ли не фальсификаторам) и тот факт, что зелень на земле появилась на третий день творения, тогда как солнце, луна и звезды только на четвертый. Или то, что допотопный мир содержал часть нынешних земных вод не только в виде морей, но и в виде некоей водной оболочки над небесной твердью. В подобных деталях повествования скептики всех времен пытаются усмотреть лишь безграмотность и архаические представления библейских авторов.

Но атеистическая критика – штука всегда интеллектуально нечестная (это отдельная тема), и скептики даже не будут задумываться над вопросом, вытекающим из их утверждений – а почему у библейских авторов и у древних читателей Библии с логикой было несравненно хуже нашего? Зачем авторам, якобы сочиняющим небылицы, потребовалось вводить явные противоречия внутри собственной космогонии, которые даже у самых доверчивых почитателей мифов могли напрочь подорвать всяческое доверие к рассказу? А ответ более чем прост – реальность всех этих якобы абсурдных деталей была для авторов Библии, равно как и для их современников, не просто очевидной, а обыденной. Нынешнему человеку, уважающему логику, должно быть понятно, что кажущиеся противоречия, выставляемые на всеобщее обозрение, являются как раз признаком правдивости сказанного, а не бессмыслицей, проникшей в текст по недосмотру редактора.

Но и это не главное. Космогония Библии не просто «не похожа на соседей» или «правдива потому, что не скрывает видимых трудностей». Нет, она вступает в принципиальное противоречие со всеми древними ближневосточными мифами. В этом смысле прав современный богослов – библейский рассказ о сотворении мира есть не миф, а полемика с мифом. То, что в античности почиталось за божество, Библия свела на уровень обычных тварных предметов, даже Солнце и Луну не называя по имени, а именно так, вскользь, говоря о них как о неких функциональных частностях мирозданья. Все разговоры о том, что библейская космогония это поздняя калька с восточных «космогоний», есть простое непонимание принципиального отличия Библии от любого древневосточного мифа – по сути, отличия революционного, которое с окончанием ветхозаветного национального изоляционизма и распространением христианства освободило античную мысль от тупика языческого поклонения природе. Именно поэтому в итоге стало возможно рождение так называемой европейской науки – Земля, Солнце и прочие явления природы не суть божества, а обычные предметы для изучения...
 

2.

Библия представляет собой сборник текстов законодательного, пророческого, религиозно-нравоучительного, исторического и даже поэтического жанров. Однако отрицание и обвинение как основные принципы «исследования» применяются критиками не только к космогонии Шестоднева или Апокалипсиса, но и ко всей Библии, включая даже явные аллегории и поэтические образы, в которых была описана та или иная библейская реальность. Человеку, прилюдно бы заявившему, что стихи Пушкина, повествующие о его (напомню, реальной) встрече с Анной Петровной Керн, содержат ошибки или не соответствуют современным научным представлениям (так как никакого «чудного мгновенья» и «мимолетного виденья» с научной точки зрения не существует), – такому человеку коллеги сразу вызвали бы карету скорой помощи. Поэтичность или реалистичность описания как таковые напрямую не связаны с реальностью описываемого события, а являются лишь стилистическим приемом его изложения. Однако когда дело касается Библии, критики себя ни в каких глупостях, а порой даже в откровенно идиотических измышлениях не ограничивают. Никакая логика или последовательность их, разумеется, не интересует – ведь отрицание у них первично.

Если оставить в стороне метод откровенного подлога, с завидной легкостью используемый этими якобы знатоками, то довольно быстро выясняется, что за ошибки Писания критики в лучшем случае выдают лишь свое собственное ложное понимание[1] библейского текста или самое поверхностное о нем представление, вплоть до знакомства по типу «мне вашего Карузо Рабинович напел». Я хочу акцентировать внимание читателя именно на этом качестве критиков. С моей стороны это не просто дань занимаемой полемической позиции. Но при любом знакомстве с аргументами атеистов всегда бросаются в глаза эти две особенности – личная неприязнь к Библии и элементарная безграмотность в отношении предмета критики. Ограниченный ум с отсутствием творческого начала считает рациональное мышление универсальным и, подозреваю я, наиболее адекватным инструментом познания. В этом и заключен феномен непонимания Библии атеистами – даже при попытках непредвзятого исследования. Непреодолимым барьером для них становятся специфические особенности библейского повествования, связанные с обычаями, образом мышления, менталитетом древних авторов, стилистическими и жанровыми особенностями текста.

С позволения читателя приведу пару-тройку примеров – разумеется, не полемики ради, а чтобы показать уровень претензий обличителей. Одна из самых распространенных и нелепых придирок, выдаваемых критиками за архаичные или просто ошибочные представления библейских авторов – фрагмент с «твердью небесной». «И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй» (Быт.1:8). «И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной …и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить…» (Быт.1:14–15, 17). Сколько яда и желчи было пролито по поводу этого фрагмента! «А космонавты-то и не знают!» В древнееврейском оригинале слово רָקִיעַ‎ («raqia», «ракиа») – «твердь» имеет целый ряд значений, включая также «протяженную поверхность» и «пустоту». Так что не переводчики, а изначально уже сам Моисей недвусмысленно говорит, что Бог назвал небом некое протяженное и пустое пространство над головой, пользуясь словом со столь широким значением, что его можно применить и к земле, и к небу. Однако я определенно настаиваю, что русский перевод наиболее точен. Потому, что в выражении «небесная твердь» говорится о небе как об одной из двух материальных субстанций, «утвержденных» (т.е. твердо, незыблемо установленных) Богом на века – тверди земной и тверди небесной. Я уверен, что переводчик предпочел «твердь» остальным значениям не случайно. Кроме того, подобный прием, именуемый параллелизмомантитезой, то есть сопоставлением противоположных сущностей типа «утро-вечер», «свет-тьма» и др.), является одним из основных в библейском художественном повествовании, о чем скажем чуть ниже. Фантазии о том, что согласно Библии Бог чуть ли не гвоздями прибивал звезды к стеклянному куполу, пусть остаются на совести их авторов. В Библии прямо говорится, что птицы летают по тверди небесной (т.е. по небу, а не по стеклянному своду).

В советский период профессиональные ниспровергатели религии вроде Крывелева и Губельмана-Ярославского применяли в отношении Библии метод, именуемый сегодня «гнилой селедкой». Они валили в кучу всю мифологию древних народов, с плоской землей, покоящейся на трех слонах, стеклянными сферами, китами и черепахами, закрепляя у читателей впечатление, что Библия тоже ко всему этому причастна. Реликты той пропаганды до сих пор живы, «осадок» у многих остался; и часто очередной ниспровергатель выдает, что вот, мол, – хотя о трех китах Библия, и правда, прямо не говорит (!), но описывает землю со столбами, подпирающими небо. «Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его» (Иов 26:11). Однако речь у Иова идет, разумеется, не о реальных подпорках неба (Иов не был столь наивен). Дрожащие столпы небес – это троп, фигура речи, аналогичная приведенной выше «тверди небесной», означающая законы природы, «устои», над которыми Бог имеет власть по праву Создателя. И уж совсем нелепо, когда критики, в силу отсутствия у них некоего устройства для обработки метафорической информации, заключают, что Библия говорит также – ни больше, ни меньше – о плоской земле, на основании фразы из самой метафоричной книги Апокалипсис: «И после сего видел я четырех Ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли...» (Откр. 7:1). Интересно, что сами критики, рассуждающие сегодня о четырех сторонах света в применении к явно шарообразной земле, об обвинении самих себя в плоскоземельной картине мира даже не помышляют. И компасы свои, обобщенно говоря, не выбрасывают. При этом аналогичные образные описания, как и сам факт наличия в Библии разных литературных жанров, критиками просто игнорируются.

Серьезным аргументом, демонстрирующим якобы архаичность авторского мышления, стражи материализма считают антропоцентризм Библии; известный художественный принцип, когда восприятие окружающего, каким бы чудесным и неземным оно ни являлось, описывается в терминах восприятия сугубо человеческого. Так, например, Сам Бог Библии антропоморфен; Он проявляет физические и психологические качества человека; смотрит и оценивает увиденное, дает имена, радуется, гневается, устает, забывает. По мнению критиков, Он обладает даже человеческой анатомией – ведь упоминаются Его руки и ноги, Он прогуливается по саду или грозит язычникам: «на Едома простру сапог Мой» (Пс. 59:10). Между тем в вопросе антропоморфности Бога, как и в вопросе антропоцентризма Библии в целом, недоумение вызывают, скорее, не подобные детали, а претензии критиков. Что такое вся эта (записанная, отметим, людьми) человекообразность Его действий и эмоций, как не ключ к нашей с Ним коммуникации? Как еще Богу заключить Договор с людьми, как не при помощи их собственных телесных и психологических знаков? Авторы прекрасно чувствуют условность этих знаков и показывают, что Бог действует в истории через людей: «Ефрем крепость главы Моей, Иуда скипетр Мой, Моав умывальная чаша Моя; на Едома простру сапог Мой. Восклицай Мне, земля Филистимская!» (Там же, 59:9–10). Сторонники Разумного Замысла сегодня утверждают, что обращениями Творца к нам наполнен весь мир, стоит приглядеться хоть к строению живой клетки, хоть к «звездному небу над головой и нравственному закону внутри нас» (Кант), но многие ничего не понимают даже когда Бог говорит с ними на их языке.

Антропоцентризм, внимание Библии к человеку – перевешивает всякую ее космогонию. Тем не менее описания Моисея вроде «Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор» (Быт. 19:23) – продолжают служить для противников Писания радостным поводом обвинить автора в примитивном взгляде на миропорядок – будто в этих и подобных строках утверждается давно устаревшая идея о вращении Солнца вокруг Земли в астрономическом значении. Но абсурдно само предположение о том, что четыре тысячи лет назад древние иудеи придерживались геоцентрической модели, выдвинутой Птолемеем только во II веке н.э. Солнце много раз упоминается в Библии в разговорном значении – «Когда зашло солнце и наступила тьма…» (Быт. 15:17), «…и [остался] там ночевать, потому что зашло солнце» (Быт. 28:11). Не говоря уже о явных метафорах: «И оно (солнце, – А.М.) выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще» (Пс.18:6). Как это прикажете понимать – солнце имеет ноги и радуется?

И все бы ничего, но антропоцентризм Библии – это даже не уступка необходимости, а вполне сознательный авторский прием. Это не истерики при описании величия Творца и творения, не восточные эмоции, не числовые выражения в неимоверных степенях, а именно картина, открывающаяся простому взгляду человека, стоящего ногами на этой земле и наблюдающего весь земной и небесный мир вокруг себя. В современной космологии человек не является ни сущностным центром мироздания, ни каким-либо физическим центром, вокруг которого разворачивается космологический сценарий. Он сам – лишь пылинка во Вселенной. Как наблюдатель, он убран из привычной ему системы «земля под ногами, небо над головой» и рассматривает любой космический объект как в некоем кино. Если в терминах сегодняшних восприятий мы говорим о Земле, то представляем нашу планету как бело-голубой шар в черноте космоса; если о Солнечной системе, то как бы видим всю ее, с Солнцем и планетами, летящими по орбитам; если о галактике – то всю галактику целиком и пр. Эту совокупность космических объектов наблюдатель волен кадрировать и масштабировать, но сам никогда в нее не включен, поскольку она для него абсолютно виртуальна. Проще говоря, такого наблюдения не бывает в реальности, и если некоторые счастливчики могли видеть нашу планету целиком, в виде шара (программа «Аполлон»), то наше зрение уже не позволяет наблюдать Солнечную систему непосредственно. То есть, еще проще говоря, человек на такие наблюдения «не рассчитан», и главной формулой его зрительного восприятия было и остается «земля под ногами, небо над головой».

Так почему антропоцентризм Библии является намеренным авторским приемом? Да потому, что это только в современной космогонии человек – пылинка и смотрит некое нереальное «кино» со стороны, а в космогонии Библии человек является центром мироздания. Именно вокруг него, стоящего на земле и восхищенного звездным небом над головой, совершает все свои телодвижения вселенная. Ради человека, согласно Библии, был создан весь этот мир, с его космосом и миллиардами звезд. Создавая сушу посреди воды, наполняя ее растениями и животными, Бог приготовил жизненное пространство не для кого-нибудь, но именно для человека – «...мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт. 1:27–28). И если в Библии прямо сказано, что солнце создано для нужд человека и поставлено ему на службу в качестве светильника и хронометра, то пусть мне кто-нибудь из критиков объяснит, на каком основании и с какой стати библейский автор должен был использовать иную точку отсчета и восприятия окружающего, нежели «земля под ногами, небо над головой»?

Ситуация с обвинением Библии в незнании астрономии на основании ее «человекоцентризма» абсурдна еще и потому, что даже при всем желании – вот неожиданность для буквоедов – удовлетворить требование критиков указанием объективной астрономической точки отсчета невозможно в принципе, поскольку и нынешняя гелиоцентрическая модель тоже вполне условна – ведь Солнце является центром лишь в границах Солнечной системы, а сама Солнечная система движется в космосе относительно других объектов. Как здесь отыскать концы? Ответ на это дан той же современной научной методологией, с которой почему-то не дружат критики – исследователь вправе сам выбирать точку отсчета, наилучшей из которых является самая простая и для него удобная, исключающая лишние сущности. Интересно было бы претензию скептиков переадресовать нынешним представителям мореходной и инженерной астрономии. Ведь сегодня, в XXI веке, они используют именно «примитивную» картину мира, где Земля – центр небесной сферы, по которой движутся Солнце, Луна, планеты и звёзды. Геоцентристы и средневековые мракобесы? Да ничуть. Для практических целей единственно правильным будет выбрать в качестве неподвижной точки отсчета именно то место, где ты находишься сам. Если точкой отсчета принять колесо телеги, то земля будет вращаться вокруг колеса. Впрочем, и вся вселенная. Как, оставаясь в здравом рассудке, представить себе, скажем, вождя скотоводческого племени Моисея повествующим о мире в терминах гелиоцентризма? (А интересно, как бы это могло в принципе из уст Моисея прозвучать?). Потому вывод может быть только один – все описания Библии, сделанные с точки зрения человеческого, а не астрономического, этакого модельно-мультипликационного восприятия, не только корректны, но и единственно употребимы. А иное попахивает уже некоей неадекватностью вопрошающих.

Кстати, этот авторский метод – описывать событие так, как оно воспринимается непосредственно глазами человека – может объяснить многие невероятности, описанные в Книге. Например, битва при Гаваоне, когда Иисус Навин, воззвав к Богу, приказал солнцу остановиться (см. Нав. 10:12). Критики в этом сюжете просто заходятся от восторга – остановить можно только Землю, но если бы Земля остановилась, все живое и неживое с нее смело бы могучим ураганом! И снова я недоумеваю – почему эти люди мыслят планетарно, космически? Разумеется, любой верующий человек не сомневается, что Господь способен сотворить любое чудо. Но сражающиеся под Гаваоном видели остановившееся солнце. Они именно видели это явление. И если бы мы сейчас каким-то образом смогли переместиться на поле той битвы, то тоже, не сомневаюсь, увидели бы в небе замершее на много часов солнце, и для этого – не сочтите за парадокс – не обязательно было останавливать нашу планету на ее орбите. Бог показал сражающимся неподвижное солнце, ни больше и не меньше. Возможно, с помощью какой-нибудь небесной оптики провел свет так, что светильник продолжал оставаться видимым. Как Законодатель, как Творец всякой гармонии и оптимальности, Он вряд ли стал бы применять неизящные решения, нарушая Свои собственные устроения. Но что бы сказали критики, если бы в Библии было записано, что над Гаваоном взошло два солнца? А три солнца? А если бы – квадратное солнце? Конечно, радостно объявили бы выдумкой, ведь в Солнечной системе только одно Солнце, и оно не квадратное, а круглое. А зря бы не поверили. Такие оптические эффекты, вполне себе естественные, относительно часто наблюдаются без каких-либо разделений нашего светила на части и изменений его геометрической формы.

Необычные оптические эффекты. Слева: Два солнечных диска в небе над над Петропавловском-Камчатским, наблюдавшиеся 23 апреля 2003 года. Источник: NEWSru.com В центре: 17 февраля 2015 года в небе над Челябинском взошли сразу три солнца. Источник: ИА REGNUM Справа: Квадратное солнце, взошедшее 22 марта 2003 года в районе полуострова Нокке, префектура Хоккайдо, Япония. Источник: NEWSru.com

3.

Но, пожалуй, самым ударным аргументом, якобы подтверждающим архаичное мышление и скудную фантазию авторов Библии, критики считают известный парадокс четвертого дня творения – появление солнца (а также луны и звезд) уже после того, как на третий день были созданы земля и растительность. Земля и растительность на третий, а солнце только на четвертый? Стандартная реакция критиков – это абсурд! Как можно в XXI веке еще верить в подобные сказки? Как правило, такая реакция является и «аргументом», и исчерпывающим анализом.

Мы, конечно, держим в уме, что для верующего человека нет затруднений в принятии любого чудесного события, поскольку для Бога нет ничего невозможного. Даже если верующий – буквоед и зануда, ему все равно достаточно уже того, что условия для смены дня и ночи теоретически были соблюдены еще до создания Солнца. Но здесь мы сталкиваемся принципиально с иной «буквоедской» ситуацией. В описании дней творения мы обнаруживаем не только намерение автора поведать о реально случившемся событии, но и стилистическое требование – как именно о нем рассказать. Многие из нас даже не догадываются, в какой бездонный колодец мы заглядываем, имея дело со стилистикой Библии.

Основная строфическая форма Библии – дистих, то есть стих, состоящий из двух частей, или членов двустишия. Сам по себе дистих может быть сколь угодно разнообразным по форме, но в нем всегда неизменен принцип параллелизма. Это не двустишье в классическом понимании, где каждая следующая строка может быть продолжением или развитием мысли предыдущей, а два параллельных высказывания, схожих по смыслу. Пример обычного, так называемого синонимического параллелизма: «Он сказал – и сделалось; / Он повелел – и явилось» (Пс. 32:9). Или: «Зачем мятутся народы, / и племена замышляют тщетное?» (Пс. 2:1). Одним из самых распространенных является параллелизм антитетический, когда оба члена дистиха соотносятся не в сопоставлении, а противопоставлении друг другу, то есть содержат антитезу. Например: «Сердце разумного ищет знания, / уста же глупых питаются глупостью» (Притч. 15:14). Очень распространен такой вид параллелизма, как хиастический (от слова «хиазм», означающего перекрестное соответствие), где двустишия структурированы по принципу зеркальной, или X-симметрии. Например, Ис. 6:10:

(1) Ибо огрубело сердце народа сего,
(2) И ушами с трудом слышат,
(3) И очи свои сомкнули,
(3) Да не узрят очами,
(2) И не услышат ушами,
(1) И не уразумеют сердцем.

Подобный принцип организации параллелизмов получил название стилистической симметрии. Почему симметрии? Потому что Библия на многих семантических уровнях (поэтическом, нравоучительном, законодательном и пр.) декларирует мысль о совершенстве сотворенного мира как отражении величия его Творца. На уровне стилистической конструкции эта мысль также выражается вполне определенно – симметрия есть свидетельство гармонии и совершенства мира или, зеркально, – этот мир совершенен потому, что симметричен. Фундаментальное качество, определяющее гармонию и целостность мироздания, есть именно симметрия – способность мироздания в частях и целом сохранять соразмерность и неизменность при любых изменениях. «Симметрию, – говорит С.Г. Хорошавина, – принято рассматривать не только как основополагающую картину научного знания, устанавливающую внутренние связи между системами, теориями, законами и понятиями, но и относить ее к атрибутам таким же фундаментальным, как пространство и время, движение. В этом смысле симметрия определяет структуру материального мира» (Хорошавина, 2005). И библейские авторы, в первую очередь Моисей, отражают это понятие о совершенстве мира как его симметрии, на уровне «закона изложения».

Мир библейской истории в соотнесении с нашим есть нечто несовместное, давно утраченное и плохо понятное, но очевидно, что у тех людей была своя собственная вселенная. Очень упрощенно говоря, принцип библейской стилистической симметрии построен на представлении о том, что всё в этом мире имеет свое отражение. Человеку Библии было недостаточно восприятия в формате моно. Любая вещь, любая сущность в единственном числе представлялась неполной, недостаточной для оценки, в прямом смысле односторонней. Любую вещь или любую иную сущность, которая обнаруживалась в единственном числе, нужно было разделить надвое, чтобы осмотреть ее как минимум с разных сторон. Любому предмету или явлению нужно было отыскать пару.

Как вожделенны все дела Его <…>!

Все они – вдвойне, одно напротив другого,

и ничего не сотворил Он несовершенным:

одно поддерживает благо другого, –

и кто насытится зрением славы Его? (Сир. 42:23, 25–26)

Так, например, у Адама не было шанса остаться существовать в одиночестве – человек как единая сущность мог состоять только из двух половин, мужчины и женщины. В библейском повествовании вся история мира пронизана сплошными отражениями и смысловыми соответствиями; Адам является прообразом Христа, а Христос есть второй Адам. Огненный потоп последнего дня симметричен потопу Ноя. Церковь – это Ноев ковчег, спасающий людей в мирских катаклизмах. Одно событие является прообразом другого, случившееся – симметрично своему прообразу. Не «ошибкой по недосмотру», а симметрией являются два рассказа о сотворении мира в Ветхом Завете и два родословия Христа в Новом[2].

И если «сущностью симметрии, строго говоря, является тождество противоположностей» (Хорошавина, там же), то Моисеево повествование о Шестодневе является по сути математической формулой, выражающей симметрию творения. Стилистическая симметрия Моисеевой записи отражает смысловую симметрию самого процесса творения – его логику и жестко заданную последовательность. «Так смотри и на все дела Всевышнего: их по два, одно напротив другого» (Сир. 33:14).

Повествование Моисея открывается утверждением, что у начала этого мира стоит Бог, сотворивший всё видимое и невидимое (что выражено симметрией с антитезой: «небо и землю», небесное и земное) и описанием результата творения первого дня: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1:2). Первозданной земле антитетична вода (бездна здесь тоже вода, поскольку в оригинале תְּהוֹם‎ – бездна и водная пучина). В отличие от еще неоформленной земли вода является уже некоей доминантой физического мира – как мы помним, по словам апостола, «вначале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою» (2 Пет. 3:5). В дальнейшем именно «трансформация» воды по воле Творца будет способствовать появлению новых стихий – это разделение вод для создания неба и собрание вод для создания суши. Итак,

1-й день – вода, «и Дух Божий носился над водою» (Быт 1:2).

2-й день – небо, «и создал Бог твердь <...> и назвал Бог твердь небом» (Быт 1:7–8).

3-й день – земля, «Да явится суша <...> и назвал Бог сушу землею» (Быт 1:9–10).

Мы видим, что к третьему дню уже имеются три сущности физического мира, три стихии, произведенные последовательно – вода, небо, земля. Если этот физический мир подготавливается к приходу человека, то каков должен быть порядок наполнения созданного? Творение удивительно, но мы, знакомые с принципом стилистической симметрии, уже не должны удивляться, обнаружив здесь зеркальную симметрию. То есть порядок наполнения трех стихий обратен порядку их созидания:

3-й день – наполняется только что созданная земля: «и произвела земля зелень, траву <...> и дерево плодовитое» (Быт 1:12).

4-й день – наполняется небо: «и создал Бог два светила великие <...> и звезды» (Быт 1:16).

5-й день – наполняются моря: «и сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода <...> И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях» (Быт 1:21–22). Хиазм имеет следующий вид:

1-й день – вода
2-й день – небо
3-й день – земля
3-й день – растительность, покрывающая землю
4-й день – светила небесные
5-й день – морские рыбы и пресмыкающиеся

Очевидно, что каждое действие находится на своем месте, порядок нерушим и что Солнце, Луна и звезды могли быть произведены только на 4-й день, чтобы составить отражение дню второму. Симметрия подкреплена еще и тем, что для первого и пятого дней употреблен глагол «бара» (בּרא – «сотворил»), для второго и четвертого глагол «аса» (עשׂה – «создал»), а в третий день Бог дает повеление суше явиться и произрастить зелень[3]. Проверим «алгебру» творения не только хиазмом создания-наполнения, но «гармонией» Шестоднева в целом. В первом случае речь шла о подготовке физического мира к появлению в нем его венца, человека. Если посмотреть на творческие акты Бога, касающиеся творения в целом и распределенные по шести дням, то мы увидим не менее впечатляющую симметрию, абсолютно прямые, что называется, в лоб, соответствия:

 

Посмотрим также на описание Шестоднева с точки зрения его композиционной структуры. Гальбиати (Гальбиати и Пьяцца, 1992) отмечает, что при описании дней творения Бог использует семь повторяющихся словесных конструкций, одинаковых формул, примененных Им в количестве от пяти до семи к восьми последовательным творческим актам (ниже обозначим их римскими цифрами). Это: 1. вступление («и сказал Бог»); 2. приказание (напр., «да будет свет»); 3. исполнение («и стало так»); 4. описание действия (напр., «и отделил Бог свет от тьмы»); 5. констатация власти над созданием (для «неживых» стихий: «и назвал Бог...», для живых существ: «и благословил их Бог»); 6. констатация совершенства («и увидел Бог, что это хорошо»); 7. заключение («и был вечер, и было утро, день...»). Восемь творческих актов, распределенные по дням творения, составляют два симметричных ряда, а количество примененных к ним формул образуют хиазм следующего вида:;

Если Библия, по уверению критиков, содержит столь явную ошибку как создание травы и деревьев до появления Солнца, то почему гипотетические поздние редакторы ее не исправили? Казалось бы, почему создание растительности (IV) нельзя было переместить во второй ряд, например, к акту VII, чтобы избавиться от лишних недоумений? А потому, что эта «миссия невыполнима» стилистически. В контексте симметрии флора могла быть создана только вместе с землей, поскольку является ее частью – не сотворена («бара») и не создана («аса») непосредственно Богом, но  произведена по слову Бога самой землей и укоренена в ней; во втором ряду ей просто нет места, среди перемещающихся светил, летающих птиц, ползающих и ходящих созданий. Поэтому растения должны появиться раньше солнца и только вместе с землей, их производящей. Кроме того, невозможно разорвать симметрию актов IV и VIII, поскольку они симметричны благодаря указанию на пищу человека (которому употребление животной пищи изначально было запрещено):

И еще. Во втором рассказе о творении, который является симметрией первому, хотя сюжет и сфокусирован уже на драме Адама и Евы, тем не менее симметрия человека и растений сохраняется; думаю, не нужно объяснять почему. Эта симметрия «Адам – Эдемский сад», «Человек – древо познания», ибо с этой «симметрией» связана вся историческая драма жизни и смерти человека, падения и спасения его Христом на крестном древе жизни.

Что же все это, сказанное выше, значит? Некоторые богословы, в основном западные, считают, что Моисеев рассказ может не отражать фактическую последовательность дней творения. Эта последовательность может быть нам вообще неизвестна и, по сути, даже не быть для нас принципиальной. Творение, говорят эти богословы, могло быть одномоментным, его процесс мог быть просто неописуемым человеческим языком – поэтому Моисей схематизировал повествование о Шестодневе согласно принципу стилистической симметрии. Действительно, в Ветхом и Новом Заветах имеются примеры такой схематизации, разумеется, не отменяющие историчности описанного события. Православная же святоотеческая традиция утверждает последовательность творения именно в том виде, как она изложена в Библии. Разумеется, лично для меня гораздо убедительнее предположение, что в Моисеевом повествовании отразилось совершенство творения, нежели авторские усилия передать его невыразимость какой-либо схемой. Симметрия, выраженная Шестодневом, как-то уж слишком «симметрична» и поднимается до какого-то необъяснимого, почти метафизического уровня, идеально – и поэтически, и математически, и логически – классифицируя и распределяя места человека, природных царств и стихий в мире[4]. Кроме того, она универсальна – записанная несколько тысячелетий назад, она органична и Новому Завету, и нашему времени. В конце концов при допущении самого факта творения всемогущим Творцом выставить парадокс четвертого дня ошибкой библейской космогонии не получается хотя бы по той причине, что обязанность каждой модели быть внутренне непротиворечивой – этой самой библейской космогонией выполняется безупречно.

Действительно, инженер, не являющийся частью создаваемой им системы, а стоящий над ней, волен комбинировать процесс своего творения в любом удобном ему порядке. Если Бог является создателем времени-пространства-материи, то Он по определению имеет некую систему собственных координат, собственного, условно говоря, «времени». От рационалов часто можно слышать справедливое рассуждение – вот мол, наблюдаемая вселенная весьма велика, и отмеченный сегодня взвыв сверхновой звезды в дальней галактике должен был иметь место миллионы лет назад, учитывая время прохождения света. По одной только этой причине вселенная не могла появиться в течение одного, четвертого дня. И если это так, если вселенной не миллионы лет, говорят рационалы, то это означает, что Бог нас обманывает, «показывает фокусы» – создал молодую вселенную с уже взорвавшимися сверхновыми и уже дошедшим до нас светом от них. То есть звезды в реальности не взрывались, их свет не проходил миллионы световых лет, а был создан «в пути». Декорация! Но для Инженера, который планирует создание вселенной еще до создания «нашего» времени, не может существовать проблемы «наших» миллионов лет, равно как и проблемы создания вселенной за один «наш» день. Курица в бульоне не может рассуждать о поваре, если повар не является частью бульона с курицей. Вселенная четвертого дня – со светом звезд, кометами, солнцем, луной, «эволюционирующими» космическими объектами – вполне может (и по логике библейской модели обязана) быть создана в некоем особом «времени Бога» и презентована Им в готовом виде уже в «нашем» времени – хоть за «наш» один день, хоть за «нашу» секунду. Вот вам время, пространство, материя, вот вам работающая вселенная – «ваше» время пошло! Вселенной не исполнилось еще и одного дня, но в ней уже случились все ее миллионолетние события.

Как бы там ни было – записано ли повествование о Шестодневе по канонам библейской стилистики, или же оно есть описание события, открытого Моисею в его истинном хронологическом порядке, – хуже предположения, что какой-то древний племенной вождь по неграмотности что-то там напутал или присочинил, может быть уже только, извините, слабоумие.
 

Часть 3. Библия не соответствует современным научным представлениям?

1.

Еще одна «ошибка восприятия», трудность, мешающая принять библейское повествование даже нейтрально относящемуся к нему человеку, это якобы несоответствие Библии современным научным представлениям о мире. Здесь, прежде всего, у нас не должно быть иллюзий по поводу каких-либо «гибридизаций» библейской и научной картин мироздания. Парадокс уже в том, что когда мы произносим: «Библия не противоречит последним научным открытиям», то тем самым подразумеваем и признаём безусловное главенство так называемой современной науки – как единственного источника точных знаний о мире и его устройстве. Разумеется, мы знаем о духовной сущности Книги, но в первую очередь доверяем свидетельствам, которые можно пощупать руками. Хотя, если произнесенную фразу попытаться «раскрутить», то можно придти к весьма неожиданным выводам. Можно спросить самих себя – а противоречит ли Библия научным открытиям, скажем, XVIII века? И противоречила ль им тогда, в самóм XVIII-ом? Ведь были, кажется, «прецеденты», когда Божественное величие и правоту Библии ее адепты пытались доказать в терминах тогдашней науки – с помощью мифических теплорода и флогистона? То есть Библия в свое время уже противоречила ложным научным представлениям. А в XIX веке один из сторонников Библии, Кювье, выдвигал теорию многократных творений и катастроф, и Библия противоречила и теории своего сторонника. А если так, то науке какого именно времени Библия должна окончательно и бесповоротно соответствовать (или не соответствовать), учитывая, что Книга по определению неизменна, а научные представления завтра в очередной раз поменяются?

Отсюда недалеко до простого вывода – библейское повествование, вероятно, следует оценивать не на соответствие очередным «научным данным» и «современным знаниям», а а на соответствие тем задачам, ради которых оно, собственно, и было создано[5]. Казалось бы, описание того же Шестоднева в корне противоречит современному космологическому сценарию. Но есть непреложное правило в литературной критике – каждое произведение оценивается только по законам своего жанра. Неестественно требовать от некоей книги того, о чем она не собиралась рассказывать.

Действительно, Писание не менялось тысячелетиями, наука же меняет свои представления постоянно. Еще один феномен заключается в том, что гибкая и рациональная наука за последние триста лет своего существования не только не смогла опровергнуть косную и консервативную Библию, но даже ни на йоту не нарушила ее целостность. Не потому, что она, наука, была слаба или до сих пор не созрела для окончательного свержения Библии. И не потому, что Библия как-нибудь по-особому изворотлива или написана так, что позволяет гибко толковать свои тексты, нет. Но секрет ее «устойчивости» очень прост – Книга повествует о предмете, который составляет область исключительно ее собственной компетенции. В очередной раз напомним, что эта книга не о физическом устройстве мира, а о взаимоотношениях человека с Богом. Мы можем не принимать Библию, а за истину в последней инстанции почитать выводы науки. Библейская концептуальная модель может расходится с научными моделями и теориями в интерпретациях, указывать другие причины и движущие силы событий, но, как и в приведенных выше примерах, Книга не сообщает чего-либо очевидно ложного. Именно как цельная модель, как система связанных смыслов, Библия непротиворечива внутри себя и опровергать ее аргументами типа «это не так, потому что не соответствует выводам науки» – как минимум наивно.
 

2.

Сегодняшняя наука предлагает нам определенную версию своих нынешних знаний о мироздании. Разумеется, никто не станет отрицать очевидного – что в ряде вопросов наука и Библия кардинально расходятся. Например, в причине возникновения нашего мира, возрасте земли и вселенной, появлении на земле человека. С одной, правда, существенной оговоркой, что расходятся они ровно в тех вопросах, на которые каких-либо внятных ответов сама наука дать не может[6]. Кому из этих двух «источников знаний» можно доверять больше – в вопросах не мировоззренческих, а именно исторических и событийных?

Кстати, давайте отметим тот малоизвестный и никем не обсуждаемый парадокс, что нынешняя материалистическая наука опирается и всегда опиралась на методологический принцип, изложенный... в Шестодневе – что мир был спланирован и сотворен разумно. Это может показаться кому-то из читателей невероятным, но это так. Дело в том, что вся прежняя креационистская наука («ньютоновская») исходила именно из такой библейской аксиоматики – мир принципиально познаваем и доступен изучению только потому, что создан разумно, законы его неизменны, настройки ювелирно точны, структура стабильна. Он гармоничен в частях и в целом, и понимание закономерностей позволяет проецировать его изучаемые части на целое. Представители же новой материалистической науки, утверждая на словах «случайность» и «постоянную изменчивость» мира, не моргнув глазом, перетащили себе этот «разумный» постулат из ньютоновской науки, обозвав его принципом актуализма. С одной стороны, такое заимствование носит вполне прагматичный характер, поскольку наука не может иметь дело ни с каким другим предметом изучения кроме стабильного и предсказуемого. Хотя, с другой стороны, если минимально вдуматься, парадигма глобально эволюционирующего мира и принцип актуализма – это когнитивный диссонанс, две истины в одной голове. Позвольте, господа, мир, который вы изучаете, согласно вашим схемам, возник случайно из хаоса, развивался в результате проб и ошибок, «методом тыка», и должен представлять собой неприводимую к общему знаменателю свалку, как это наблюдается, например, в нынешней палеоантропологии, на свою голову связавшей свою судьбу и репутацию с обезьянами. Сегодня материалисты могут сколь угодно отвергать идею Разумного Замысла, но в подавляющем большинстве своем они «методологически нечестны», поскольку имеют четкий разумно-дизайнерский аксиоматический стержень – какие бы загогулины ни выписывала эволюция, но законы этого мира, его гармония и тончайшая настройка всех его частей – являются стабильными и неизменными, как бы раз и навсегда положенными в основание мироздания.

Читателю наверняка знакома ситуация, когда любая отрывочная и разрозненная информация, будучи собрана вместе, открывает качественно новую картину, дает объемный взгляд на предмет. На этом, например, построено любое журналистское расследование. Отрывочная информация о каком-нибудь мистере Икс находится в открытых источниках – счета, справки, декларации, фотографии, отдельные высказывания. Но будучи собраны вместе, они вызывают у мистера Икс приступ бешенства с угрозами упечь журналиста «за клевету» (!), поскольку открывают изучаемого совершенно в новом и неожиданно истинном свете. Давайте соберем вместе общеизвестные отрывочные свидетельства, касающиеся научных представлений последних десятилетий о мироздании, окружающем нас мире и его истории, и посмотрим, как они поменялись к сегодняшнему дню. Могла бы, скажем, Библия стать источником еще каких-нибудь подсказок для ученых, хотя, повторюсь, никаких сугубо научных сведений она в силу собственных задач сообщать нам не считает нужным? Итак, давайте сделаем такой краткий ретроспективный обзор.

1. Еще совсем недавно наука считала Вселенную вечной (существовавшей всегда), бесконечной и стационарной. У многих школьников, в том числе и лично у меня, едва не сносило крышу от попыток представить себе такое, однако тогдашний «уровень современных научных знаний» полагал подобную модель аутентичной. При этом многие ученые и популяризаторы, как и сейчас, утверждали, что «это доказано наукой», а Библию с ее «творением из ничего» подвергали осмеянию. К сегодняшнему дню эта материалистическая модель чудесным образом сдрейфовала фактически до библейской – к Большому взрыву из точки сингулярности и признанию того, что Вселенная (материя, пространство, время) имела начало. Из вечной вселенная превратилась в новорожденную, начавшуюся с нулевого момента времени, из бесконечной в ограниченную в пространстве, из стационарной в разбегающуюся, эпиграфом к каковой модели сегодня можно смело брать слова: «Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья» (Ис. 40:22). При этом теория Большого взрыва не отвечает на вопросы – что вызвало это взрыв и какова его природа. В библейской космологии материя, пространство и время появляются с момента Творения. В официальной космологии теперь – с момента Большого взрыва. Именно так, до взрыва не существовало ничего, но по сути из ничего появилось всё. Библия сообщает об этом на несколько тысячелетий раньше. Конечно, и ученые недавнего прошлого, и нынешние – вряд ли будут присматриваться к Книге в поисках подобных подсказок, хотя можно съязвить, что сама научная картина в недавнем прошлом противоречила объективным библейским знаниям, но теперь подтягивается к адекватным представлениям о мире.

2. Некоторое время назад невозможно было представить себе свет без источника света. Это известный «аргумент Смердякова», антигероя Достоевского, который троллил своего учителя «задолго до того, как это стало мейнстримом». «Чего ты?» – спросил Григорий, грозно выглядывая на него из-под очков. – «Ничего-с. Свет создал Господь Бог в первый день, а солнце, луну и звезды на четвертый день. Откуда же свет сиял в первый день?» Григорий остолбенел. Мальчик насмешливо глядел на учителя» (Достоевский, «Братья Карамазовы»). До недавнего времени свет без материального источника был немыслим, а описанный в Библии свет до появления солнца все века вызывал некий мыслительно-вероучительный ступор – хотя сейчас ясно, что это еще один повод доверять рассказу Моисея. Ибо никто в здравом уме не стал бы сочинять очевидной бессмыслицы, смущавшей умы сотен поколений. Повторимся, что это еще и повод считать достоверным Моисеево авторство, поскольку будь у Шестоднева несколько авторов или поздних редакторов, они наверняка удалили бы этот непонятный и абсурдный сюжет, чтобы не создавать в умах современников когнитивного диссонанса. Как бы там ни было, но сегодня известно, что свет – это часть спектра электромагнитных волн, который вполне себе может существовать без материального источника. Теперь и в официальной научной космологии свет появляется прежде солнца, как одно из последствий Большого взрыва, до формирования Солнечной системы. Моисей знал об этой последовательности несколько тысячелетий назад, получил в Откровении и записал, не считая абсурдом. Отсюда вывод – те места в Книге, которые кажутся непонятными, с высокой долей вероятности являются еще не проявившимся знанием. А принятие его идет по классической для науки и политики схеме – какой-нибудь субъект сначала умирает от смеха над «абсурдной» идеей, назавтра говорит, что в этом что-то есть, а послезавтра – «кто же этого не знает?» («Мы всегда об этом говорили», «мы никогда этого не скрывали»).

3. «До появления идеи симметрии, – пишет Хорошавина, – математика, физика, естествознание напоминали отдельные островки безнадежно изолированных друг от друга и даже противоречивых представлений, теорий, законов. Симметрия характеризует и знаменует собой эпоху синтеза, когда разрозненные фрагменты научного знания сливаются в единую, целостную картину мира» (Хорошавина, 2005). Библия же идею симметрии мира (о чем мы говорили выше) утверждала уже с первых строк. И если относительно недавно это понятие в естествознании связывали лишь с представлениями о структуре предметов, то теперь наука уже ведет речь о симметрии сложных естественных процессов, пространственно-временных свойств, электрических зарядов, физических полей и т.д. Библия и здесь оказывается права – принципы симметрии лежат в основе законов природы и, как следствие, всех нынешних физических теорий. Нарушения симметрии, например, в квантовой физике элементарных частиц, оказываются проявлением симметрии на более глубоком уровне.

4. В прошлом библейская подсказка о том, что на молодой Земле изначально существовал единый континент, описанный Моисеем как суша посреди собрания вод, также не принималась во внимание. Сегодня теория Пангеи – сверхконтинента конца палеозоя – общепризнанная модель. Невероятно, конечно, чтобы наука до Вегенера прислушалась к Библии, но помечтать можно. Ученые пропустили мимо ушей библейские слова и о подводных горах, и о подземных хранилищах воды – тех самых открывшихся «источниках великой бездны» (תְּהוֹם‎ – «техом», бездна, водная пучина), откуда на землю пришли воды потопа, и куда ушла вода, которая по его окончании «постепенно возвращалась с земли, и стала убывать» (Быт. 8:3). Были найдены и подводные горы, и обнаружен подземный океан в мантии, по объему втрое превышающий Мировой (Pearson et al., 2014; Schmandt et al., 2014), который по сути является аналогом «источников великой бездны». Наука и тут пришла к тому, о чем Библия говорила еще тысячелетия назад.

5. Существование в истории земли глобального водного катаклизма в формате библейского потопа материалистическая наука отрицала всегда. Но в качестве решения множества геологических загадок еще в XIX веке приняла гипотезу Ледникового периода, начавшегося неясно когда, но закончившегося исторически недавно и фактически давшего своим окончанием старт зарождению и бурному росту цивилизации. Здесь тоже можно привлечь аналогии, заявив, что состояние, в котором пребывает вода, не столь важно, и что планетарный Ледниковый период можно уподобить планетарной водной катастрофе, с теми же результатами по его окончании – человечество вылезло из своих шалашей и пещер, приступив к строительству нового мира. И что наука в такой форме потоп как бы косвенно признала. Однако подобный подход хорош для формалистов, но нас не должен удовлетворять своей искусственной гибридностью и попыткой подменить одно реальное событие другим.

Тут важно и однозначно другое признание. До определенного времени наука отрицала геологический катастрофизм как таковой, не принимая во внимание подсказки Библии о глобальном потопе и последовавшей за ним череде других катаклизмов – Ледниковом периоде, тектонической активности, горообразовании. Катастрофизм сторонников Библии Кювье, Агассиса, Седжвика и др. отрицался «новой» геологией практически до вчерашнего дня, пока эта наука, наконец, не констатировала: «Возвращаемся к катастрофам»! Этого пока мало (катастрофы признаются в рамках актуализма), но радует, что начался возврат на правильный путь. Так что в некоей воображаемой мизансцене не то что Моисей, но даже «библейский катастрофист» Кювье, держащий в руках Библию, может иронично спросить какого-нибудь недавнего сторонника вялотекущих геологических процессов: «Все-таки незаметно присоединяетесь к нам, барон?»

6. В конце XIX – начале XX века в науке господствовала модель происхождения человека, которую сегодня назвали бы полицентрической (сам термин возник только в 1938 году). Согласно тогдашним взглядам ученых мужей, эволюция человека происходила по всей ойкумене, и возникновение рас виделось как следствие неравномерности эволюции в разных частях планеты. Кроме того, теория рас утверждала происхождение различных расовых групп от разных родов обезьян. Поэтому, например, негры в этой мейнстримной на тот момент схеме не только отстали в развитии от европейцев, но и сохранили многочисленные обезьяньи черты и признаки. Надо ли говорить, что в тот период сама мысль о происхождении современного человечества от восьмерых, спасшихся в мировом катаклизме, казалась неудачной шуткой. Вот вам, неучи библейские – смотрите, какое разнообразие породила эволюция; разные расы, разные уровни развития, негры еще пребывают на низшей стадии, а мы, белые, вершина эволюции... Однако в силу разных причин, в том числе и политических, научное сообщество относительно недавно приняло моноцентрическую модель, с происхождением человека в одной точке планеты и его дальнейшим расселением по земле. Многие материалисты поежились, поскольку сочли новую модель «слишком библейской», но тут был еще один сюрприз. Все человечество оказалось генетически очень сходным, что также соответствовало подсказке Библии о происхождении всего современного мира от ограниченного числа людей. В результате лучшие научные умы предложили ad hoc-гипотезу «бутылочного горлышка», ничем, понятно, кроме желания уйти от проблемы, не обоснованную. То есть, по сути, наука и в этом случае сдрейфовала к библейской картине – согласно ее новым взглядам, в недавнем историческом прошлом произошло событие (очевидно катастрофическое), уничтожившее все прежнее человечество кроме небольшой группы. Резкое снижение разнообразия и стало причиной нашего нынешнего генетического сходства, так как все мы черпали из одного общего сохранившегося источника. Что за катастрофа произошла в истории, где и по какой причине сохранилась группа людей, наука не знает, но выжившие умножились и из одной точки земли расселились по планете. Таким образом, и в этом случае современная наука де факто пришла к тому, что в истории земли и ранней истории человечества происходили события, аналогичные тем, что описаны в Библии.

7. После Второй мировой войны, к моменту формирования современной теории возникновения рас, библейская концепция происхождения народов, изложенная в книге Бытия 10:1–32, имела статус маргинальной и наукой не рассматривалась. Научная теория разделила народы мира на основании физических расовых признаков (цвет кожи, форма черепа, тип волос и пр.) на три основные расы – негроидную, монголоидную и европеоидную (поскольку австралоиды развивались в изоляции и приобрели собственные уникальные признаки, их выделили в четвертую расу). Между тем, в свете многочисленных археологических подтверждений историчности Библии, современные историки и антропологи называют десятую главу книги Бытия «Таблицей народов» и рассматривают человеческую историю не с точки зрения происхождения рас, а в контексте взаимодействия или противостояния сообществ по библейской классификации – ближневосточных народов («семитских»), афро-азиатских («хамитских») и европейских («иафетитских»). Библия дает строгие и исчерпывающие критерии принадлежности людей к определенному социуму – «по племенам их, по языкам их, в землях их, по народам их», то есть – по этническим группам и их уникальным особенностям, по языку, на котором говорят, по месту (землям, странам) их проживания, по родовому происхождению (от родоначальников Сима, Хама или Иафета). Обратим внимание, что следование таким критериям исключило бы всякий расизм, однако, к Библии, утверждающей общее происхождение и родство всех людей, никто и не думал прислушиваться. В конце просвещенного дарвиновского XIX века те же негроиды воспринимались как промежуточная ступень между шимпанзе и греками (Дж. Кларк, Дж. Робинс). В библейской же классификации род хотя и присутствует, но в основании своем предполагает общее происхождение всех людей «от одной крови», а принадлежность человека к тому или иному народу определяют прежде всего его этнос, язык и страна (вспомним, например, Пушкина, который был более русским, чем некоторые русские «по роду»). По сути современная расовая классификация является внешней, формальной, подменяя собой настоящую картину происхождения и распространения народов, которую дает Библия и с которой по сути теперь согласна наука[7].

8. Исследователи не стесняются давать своим новым моделям имена, соответствующие библейским героям и событиям. Проследив ретроспективно генетическую линию современного человечества по митохондриальной ДНК до исходной прародительницы, они назвали ее  «митохондриальной Евой», а теорию выхода и распространения человечества из одной точки «гипотезой Ноева ковчега». Разумеется, что по крайней мере имя Евы (как и «Y-хромосомного Адама») было дано этой условной праматери человечества всего лишь по культурной аналогии с Евой библейской. Генетики объяснили (и потом чуть ли не извинились перед блюстителями чистоты науки), что эта женщина не была библейской Евой, хотя реально существовала. Разумеется, это «не та» Ева. Как объясняют генетики, сохранилась только ее линия, а остальные женские линии до нас не дошли. Тем не менее, ситуация, когда внезапно генетики выясняют, что все современное человечество произошло от ограниченной группы людей, а из всех мириад генетических прародительниц женская линия представлена всего лишь одной «Евой», то нет ли в этом какого-нибудь... гм, повода призадуматься?

9. Господствовавший в науке африканский центр происхождения современного человека и его культуры в последнее время все отчетливей смещается в сторону Ближнего Востока, к местам, где согласно Библии разворачивались послепотопные события. Сейчас ученые говорят уже о двух центрах происхождения, аккуратно именуя эту гипотезу «африкано-ближневосточной». Что касается происхождения языка, то еще относительно недавно наука, игнорируя Библию, утверждала полицентрическое происхождение языков в разных районах и у разных народов. Сегодня одна из наиболее обоснованных гипотез происхождения праиндоевропейского языка – восточно-анатолийская (Т. Гамкрелидзе и В. Иванов) в районе Армянского нагорья. И уж, конечно, сегодня никто не будет спорить (как в позапрошлом веке, до появления т.н. библейской археологии), что центром зарождения цивилизации Было Междуречье («теория ближневосточного ковчега»).

10. Отдельного большого разговора требует тема так называемой эволюции человека, которой мы коснемся в этой книге. Здесь, в этом перечне недавних научных представлений, сдрейфовавших к библейской картине, эволюционистскую палеоантропологию следует упомянуть особой строкой, как некую сущность, принципиально отказавшуюся следовать библейской подсказке о происхождении человека. Да и более того – возникшей и развившейся именно вопреки этой подсказке. Сама парадигма происхождения человека от обезьяноподобного предка есть системная ошибка и ведет исследователей в гарантированный тупик. В этом смысле библейская подсказка им была более чем внятной. И что мы видим сегодня? – «Наконец-то найдено недостающее звено!» – «Что-о, опять?!» От прежнего высокомерия нынешняя палеоантропология перешла к очевидному недоумению от того, что анатомически современный человек в истории появляется как бы «строго по Библии» – внезапно и уже полностью «готовым», без видимых эволюционных предшественников в момент появления. Насмешки и намеренное отрицание библейской антропологии и истории, неприятие библейских подсказок заставили материалистическую науку делать бессмысленные загогулины в познании и, теряя драгоценное время, до сей поры блуждать в лабиринтах, кончающихся тупиками. (Об этом мы подробнее поговорим в 3-й и 4-й главах).

11. Мы уже говорили, что Библия повествует о вещах для человека настолько необычных и при этом для него настолько важных, что большинство предметов и явлений нашего мира, занимающих в нашей сегодняшней иерархии первостепенное значение, оказываются в этом повествовании если и упомянутыми, то лишь мимоходом, как бы за компанию, в контексте главной задачи – показать человеку путь к спасению и жизни. В этом смысле факт знания или незнания Моисеем или Иовом современной космологической модели или квантовой физики в принципе не имел никакого значения, просто был «не в тему». И тем удивительней обнаружить – пусть хотя бы в качестве второстепенных и третьестепенных планов повествования – что древние пророки Ветхого Завета были прекрасно осведомлены об устройстве нашего мира. Хотя их и не интересовала физика мироустройства сама по себе, но во многих стихах Библии, на правах случайных упоминаний и едва ли не проговорок – рассыпаны многочисленные свидетельства тех знаний, которые трудно соотнести с существовавшим тогда у древних народов уровнем развития[8].

И все это при том, что у самих древних евреев не существовало ни научной космогонии как таковой, ни самой науки в принципе. Форма правления в их государстве была даже не монархической, а теократической, то есть Сам Бог – через Закон и первосвященников – был их управителем и законодателем. Разумеется, древние евреи не предпринимали никаких попыток исследовать мир собственными силами – по большому счету им были безразличны и форма Земли, и ее положение во вселенной. Абсолютно всё, что нужно для жизни – вплоть до правил личный гигиены, им уже было раз и навсегда дано в Законе. По этой причине не могла и «переписываться» Библия, будучи своеобразной «конституцией» древнееврейского государства, отражающей не конъюнктурные интересы земных царей, а установления Самого Создателя мира. Мышление древних просто не знало рационализма и проверки факта сомнением, ибо человек воспринимал себя частью особого, единого, религиозного мистико-поэтического пространства. При этом стоит подчеркнуть, что сами библейские авторы, как это ни странно прозвучит, в своих описаниях привержены принципу реализма – даже рассказывая о чуде, они всегда подчеркивают, что речь идет именно о чем-то из ряда вон выходящем, то есть чудо в Библии всегда отделено от реальности и преподносится только как чудо.

...Итак, Ветхий и Новый Заветы действительно выполняли и выполняют свою собственную задачу – они должны донести до нас рассказ о событиях и пророчествах, имеющих непосредственное отношение к истории падения и спасения человечества, в центре которой находится личность Бога, ставшего человеком, а всё остальное их, как уже было сказано, мало интересует. При этом, говоря о «своем» и не касаясь вопросов физического устройства мира как предмета для нее избыточного, Библия, действительно, не содержит ложных представлений об окружающем мире и научных ошибок. Повторю это утверждение еще раз – Библия не содержит научных ошибок. Если она говорит о физическом мире или каких-то явлениях, описываемых также и наукой, то говорит в ключе собственных семантических и стилистических правил и оценивает их собственной мерой значимости. Она может говорить о предмете другими, нежели наука, словами, делать другие акценты, называть другие причины его возникновения (Творец, а не Большой взрыв; создание человека, а не его происхождение от обезьяны), но даже в этом случае мы видим, что не Библия, а сама наука, отказываясь от предыдущих заблуждений, все более, как магнитом, притягивается в своих представлениях к картине, описанной в Библии. И если наука с легкой руки не очень умных людей становится мерилом истинности изложенного в Книге, то мы должны еще раз напомнить, что для сравнения чего-либо (например, Творения и Большого Взрыва) нужно как минимум точное знание о том, что сравнивается. Библия в этом смысле остается той же неизменной Книгой с прежней неизменной задачей спасения человека, а современная наука – той «стороной сравнения», которая противоречит всем своим предыдущим «добытым знаниям», – и можно не сомневаться, что завтра будет противоречить сегодняшним. Происхождение вселенной с точки зрения науки, возраст земли, эволюция человека – все это уже сегодня висит на волоске. Проблема же «ошибок» Библии существует лишь потому, что нынешние критики Моисеева текста лучше самого Моисея знают, чтó и каким языком ему надо было излагать, а также каким жестоким был тот Бог, в которого они не верят.
 

Часть 4. Жесток ли ветхозаветный Бог?

1.

...«Жестокость» ветхозаветного Бога, без которой не обходится ни одно атеистическое «абличенье» (термин Достоевского) – это отдельная тема. Однако, стоит сказать, что сама постановка вопроса («жесток ли ветхозаветный Бог?») содержит в себе противоречие, связанное со смещенностью нынешнего восприятия. Ведь все наши представления и оценки событий Ветхого Завета являются не более чем сегодняшней проекцией на ту «проблемную ситуацию», которая собственно и была преодолена Новым Заветом. Есть в подобных претензиях критиков некий нонсенс – наши сегодняшние этические нормы как раз и являются результатом сбывшегося ветхозаветного пророчества о пришествии и страданиях Христа, то есть из сегодняшнего «нового состояния» мы осуждаем Книгу, сделавшую нас такими «высокоморальными» критиками.

Нужно помнить и о том, что оба Завета, Ветхий и Новый, являются в строгом смысле документами договора, заключенного меж Богом и людьми. Масштаб события, о котором в обеих книгах идет речь, переоценить невозможно; Бог создал человека как Себе подобного, наделив его свободной волей и возможностью собственного творчества. Создатель мог лишь надеяться на ответную взаимность со стороны человека. Из Писания можно узнать, что всё зло, которое мы сегодня имеем несчастье наблюдать вокруг себя, является неизбежной производной от того выбора, который сделал человек, воспользовавшись подаренной ему свободой. Будучи осведомлен о возможных последствиях, Адам, тем не менее, выбрал независимость от своего Создателя – то состояние, в котором он уже не мог оставаться бессмертным (смерть, собственно, и является состоянием отделённости от Бога). Подразумевается, конечно, что Бог может пресечь всё зло этого мира в один момент, но потеря человеком его права личного принятия решений автоматически лишает его и изначального богоподобия, как, впрочем, лишает и смысла весь Божественный замысел о человеке – какой прок в висящих на ниточках балаганных куклах-марионетках, которые «за свои поступки не отвечают»?

Невозможно представить себе всю ту бездну бесперспективности дальнейшей истории, которая сразу началась с разбитого корыта... И ту невместимую простым разумом степень усложнившейся для Бога задачи, для решения которой человеку с его «добровольно сданными позициями» предстояло теперь идти в сторону исполнения Божьего замысла более сложными, более обходными и долгими путями – со всеми будущими войнами, злодеяниями и предательствами, но с надеждой и расчетом на героев, подвижников и святых. Так как «Бог поругаем не бывает», Он не бросил Свое творение на полпути, тем более что это творение, даже взбунтовавшееся, на Него все еще надеялось. Бог дал человеку еще один шанс; с избранным Им народом Он заключил договор – если будете соблюдать Мои заповеди, адамов грех будет искуплен. Так, собственно, и появился Ветхий Завет – собрание повседневных правил и пророчеств о будущем приходе Спасителя.

Итак, жесток ли Бог Ветхого Завета? Ведь в Новом Завете Он предстаёт, казалось бы, совершенно другим – кротким и любящим? Некоторые современные комментаторы при ответе на этот вопрос сразу пытаются как-то смягчить ситуацию. Действительно, наверное, можно показать, что «жестокость» Бога, описанного дохристианскими авторами, является частным случаем некоей неполноты открытых им, авторам, в свое время знаний. Мол, Бог Ветхого Завета «жесток» ровно в той степени, в которой понимали справедливость и неотменимость исполнения Божьего замысла сами ветхозаветные авторы. Однако, одно дело – отсутствие в Книге избыточных для нее «научных знаний», другое – реальные сцены истребления язычников.

Но – «что поделать, таков уговор». Какие уж тут смягчения... Зло в ветхозаветном мире не должно было победить ни при каких условиях, выращиваемая Лоза спасения (приход в мир Иисуса Христа) не могла быть задушена сорняками. Пока была хоть малейшая возможность разрешить ситуацию миром, Бог продолжал выступать в качестве увещевателя: «Разве Я хочу смерти беззаконника? … Не того ли, чтоб он обратился от путей своих и был жив?» (Иез. 18:23).

Если мы захотим действительно разобраться и понять логику описанных в Ветхом Завете событий, то поразимся отнюдь не жестокости Бога. Напротив, мы поразимся Его долготерпению! Взять ту же историю с приказом истребить хананеев, которую так любят и ценят противники Библии. Можно ли представить себе полководца, приказывающего уничтожить врага только после того, как враг перейдет все мыслимые и немыслимые границы изуверства, превратившись в допотопную плоть? Но более всего в Ветхом Завете мы поразимся терпению Господа в отношении избранного Им народа. Этому народу, избранному отнюдь не для «надувания щек», а для тяжелого дела – выращивания в окружении языческого мира заповедной спасительной Лозы, Бог всякий раз говорит, что называется, на грани Своего терпения: «…Покайтесь и обратитесь от всех преступлений ваших, чтобы нечестие не было вам преткновением. Отвергните от себя все грехи ваши, которыми согрешали вы, и сотворите себе новое сердце и новый дух; и зачем вам умирать, дом Израилев? Ибо я не хочу смерти умирающего, говорит Господь Бог; но обратитесь – и живите!» (Иез. 18:30–32).

Нет, это не Бог жесток. Это – таков уговор. К несчастью, наши первые представители Адам и Ева, согласно Библии, сделали свой выбор и за нас. Они избрали независимость от Бога с осознанным принятием того факта, что всё прочее человечество после них станет таким же, как и они, самостоятельным и смертным; люди смогут не только убивать друг друга в войнах, но и все беседы с Богом в прохладной тени райского сада в этом мире закончатся – мы будем вынуждены осуществлять свое право личного выбора и принятия Бога в чудовищных условиях, без всякого ответа на свои вопросы: почему гибнут и страдают невинные, умирают от болезней здоровые, а автобусы со школьниками, образно выражаясь, падают в пропасть. Даже если умом мы и будем понимать неотменимость такой «диалектики» для завершения начатой Богом работы, то сердцем принять подобную ситуацию станет одной из самых непосильных задач.

Ветхий завет, включавший историю творения мира, грехопадение людей, обещание о приходе Спасителя и Его ожидание, исполнился абсолютно в точности. Казалось бы, в обещании прихода второго Адама содержалось невыполнимое условие. Ни один человек уже не мог повторить адамову попытку в силу неотменимых последствий первой, повлекшей за собой по уговору с Адамом состояние смертности человечества: «смертию умрешь» (Быт. 2:17). И дело не в том, что Бог просто держал слово, не желая отменить уговор и простить человека. Нет, в этом мире вместе с проклятием земли изменилась сама человеческая природа. Всеобщее состояние греха в этом смысле являлось не синонимом отсутствия праведности, а неким запретительным качеством абсолютного свойства («печать греха»), подразумевающим унаследованное от Адама отдельное существование от Бога и, как результат, не допускающим человеческой душе после смерти с Богом соединиться. (А по учению Отцов Церкви смерть являлась естественной необходимостью, не позволявшей злу стать бессмертным). Но то, чего не сделал Адам и чего уже не мог сделать ни один смертный в этом «ссыльном» для человека мире, стало возможным самым неожиданным образом. Человеком, который мог быть в силу своей безгрешности свободен от уз смерти, стал... Сам Творец этого мира. Бог стал человеком по имени Иисус Христос, чтобы человек, Его творение, в лице Иисуса Христа смог вернуться к Богу! Будучи единственным безгрешным человеком, Христос, преданный насильственной смерти, в человеческом образе сумел преодолеть смерть и воскреснуть. Таким образом, Христос не только сделал адамову работу «как нужно» и от нашего имени, но и разрушил барьер, отделявший человека от Бога. «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1 Коринф. 15:55).

В том, что Бог для исполнения Своего обещания пришел к людям в облике обычного человека, проявляется не только Его чрезвычайное к нам уважение. Сказать так – не сказать почти ничего. Представьте, что поэт стал строкой своего же собственного любимого стихотворения, чтобы спасти его от сжигания в печи, а другие строки и четверостишья этого поэта казнили. Аналогий можно привести множество, но все сравнения будут слабы в силу той невыразимо громадной дистанции, которая лежит меж Богом и человеком – исключительно по причине упорных стараний человека в неприятии своего Создателя, от первых времен и до сей поры. Как бы там ни было, осознать это нелегко – Бог пришел к людям спасти их, а люди своего Бога казнили.

Но последователи Распятого, апостолы, создали Церковь. Наше право самим выбирать или не выбирать Бога остается при нас, как и прежде. Новый Завет, то есть новый договор Бога с людьми, говорит о том, что все, принимающие Его, исполняющие Его волю и тем самым помогающие Ему в исполнении Его планов, будут иметь вечную жизнь в новом мире, который нашими словами не описывается. Однажды, как усталые путники, все верные соберутся вместе для участия в празднике, в том первоначальном Замысле, для исполнения которого из-за «упрямства» человека потребовалась «целая История».

Вот о чем, собственно, и повествует Библия, обе ее книги, Ветхий и Новый Заветы. Один из отцов-основателей нынешней науки Исаак Ньютон сказал: «Библия содержит в себе больше признаков достоверности, чем вся светская история». Может быть, нынешние рационалы-скептики как-нибудь сподобятся задать себе простой вопрос – а что это старик имел в виду?
 

2.

Беда не в том, что наше сегодняшнее общество слишком прагматично. Это можно было бы еще понять – ведь религия оперирует «вещами призрачного происхождения», в то время как наука, имеющая дело с «материальным» и помогающая нам лекарствами, транспортом, связью, техникой и новыми технологиями, воспринимается современным сознанием как нечто осязаемое, надежное, безусловное – то, без чего не было бы нашего самоощущения именно как «людей современных». То, что философскими вопросами жизни и смерти наука не занимается, наших современников мало беспокоит – это означает лишь, что философские вопросы им самим менее интересны, чем очередное средство для похудения или антикоррозийное покрытие для кузова машины.

Однако, повторяю, беда не в том, что сознание сегодняшних людей прагматично. Беда в том, что вместе с «цепкостью к пользе» оно еще мифологично, то есть в делах и суждениях большинство из нас склонно руководствоваться упрощенными или просто ложными стереотипами и шаблонами, принимаемыми за точные знания о жизни и окружающем мире. Поэтому прежде чем говорить далее об эволюции как научной теории, хочу сказать два слова (чтобы к этому больше не возвращаться) о ее популярном «народном» варианте, кухонной мифологеме массового сознания – «завтра будет лучше, чем вчера!» В какой-то степени это сугубо «сказочная» идея, поэтому такой поп-вариант эволюции так любят обыватели и домохозяйки.

Источником нашей недоразвитости и виновником любых наших нынешних бед удобно считать прошлое как таковое. Нам не нужно вникать в характеры людей, совершавших что-то до нас, стараться понять мотивы их поступков – это прошлое! Мы безусловно лучше, и если даже сегодня нам плохо, то завтра всё само собой обустроится, вот увидите! После десятой модели «Жигулей» не может следовать девятая, загогулина «светлого завтра» нас обязательно вывезет к счастью! А потому в прошлом не может быть ничего хорошего, по крайней мере, более «продвинутого», чем сегодня. Библия – из прошлого. В относительно недавнем прошлом были – сначала мрак царизма, потом лагеря сталинизма. В совсем недавнем прошлом – «лихие девяностые», безработица и дефолты. Да и сегодня как-то не очень... Зато вот завтра-а-а… О-о! Завтра…

Пусть критики не говорят мне о психологии времени. Идея смирения и осознание того, что «жизни свойственно только ухудшаться», нашими людьми отвергаются безоговорочно. Наш народ – оптимист. Он часто рискует безоглядно и почти всегда проигрывает, потому что некоторые «умные люди» этот риск за него уже просчитали. К тому же, с такой «эволюцией» в сознании наших соотечественников бороться практически невозможно – покушаясь на чьи-то мифы и стереотипы, вы покушаетесь на то, что человек считает результатом своего собственного опыта и плодом собственных нелегких раздумий. Не трогайте святое!

А между тем, если мы внимательней всмотримся в эту кухонную эволюционную мифологию, то результат может показаться неожиданным. Мы увидим лишь безусловное исполнение в нашем мире принципа некоего равновесия или закона сообщающихся сосудов – если нас, действительно, и окружает нечто более прогрессивное, удобное и быстрое, чем прежде, то следующим вопросом должен быть – какую цену мы за это заплатили. Вывод будет весьма неожиданным – прогресса не существует. Разумеется, прогресса в том смысле, который мы в это понятие вкладывали. Идея качественно прогрессирующего общества – это миф прошлого века. Читатель, надеюсь, понимает, что я не отрицаю плоды прогресса и его несомненные преимущества в виде каких-либо машин, удобств и удовольствий. Я хочу лишь сказать, что это движение вперед не является эволюционным, качественно новым, так как осуществляется лишь за счет опустошения уже имеющихся источников. Глупо отрицать полезность скорости перемещения в пространстве, новых коммуникаций и новых приятных ощущений тела, но глупо и отрицать, что всё это мы получаем не из воздуха.

Мультимиллионер богат потому, что ежедневно отбирает часть завтрака у каждого из нас, а каждый из нас богат потому, что ежедневно съедает ползавтрака у десяти будущих жителей Земли. Советские ученые и фантасты в свое время внушили обывателю, что научный прогресс приведет к открытию неких новых источников энергии, которые сделают всех счастливыми. Вот это и могло бы называться собственно прогрессом и эволюцией общества. Но вечных двигателей не существует, за электричество нужно платить, а миф об эволюции и прогрессе тем не менее живуч.

«От подьячего Крякутного, рухнувшего с колокольни, до исполинского «Руслана»? Так ведь и исполинский «Руслан» рухнул на город тоже. Никто из нас не живет в мире, который поставлен ему на службу. По большому счету все мы точно так же добываем свой хлеб в поте лица, болеем и страдаем, как и наши предки. И если мы будем внимательны и беспристрастны, то результат может показаться неожиданным. Мы увидим не прогресс, а лишь соревнование технологий, горизонтальные лягушачьи скачки дополнений и оптимизаций, и Второй закон термодинамики в его философском переложении для кухонь окажется немного грустным:

Мы, оглядываясь, видим лишь руины.

Взгляд, конечно, очень варварский, но верный

(И. Бродский).

Кто вообще сказал, что движение вперед, прогресс, «завтра будет лучше», «всё выше, и выше…» – это норма? С чего мы вдруг решили, что стремление к улучшению всего и вся – это закон природы? Кто вообще придумал эту чушь – «мы рождены, чтобы быть счастливыми!»

Посмотрите на миф под другим углом, и он уже не покажется вам столь убедительным. Например, «эволюционирующее» человечество на самом деле генетически вырождается. Не в силу плохой экологии или нездорового питания, а совершенно естественным образом, по причине многократного копирования кода ДНК из поколения в поколение и накопления ошибок. Наличие рас, гибриды плодов, породы животных – все это тоже к «настоящей» эволюции не имеет ни малейшего отношения. Говоря же об эволюции на примерах «дерево из семечка» и «человек из эмбриона», мы по незнанию совершаем элементарную подмену понятий – и семечко, и эмбрион возникли не из воздуха и не в результате «прогрессивных» мутаций, но оба были произведены «базовым» материнским организмом. Они использовали для развития не «эволюцию», а уже готовую, унаследованную и записанную в ДНК программу, управляющую процессами, которые до поры до времени противостоят распаду. И вся интрига заключается не в существовании самого этого явления, а исключительно в причине его происхождения.

Я хочу сказать, что миф о прогрессе является по своей сути вредным и даже опасным. Позиция «завтра в любом случае будет лучше, чем сейчас» – не только питает завышенные и заведомо несбыточные ожидания, но фактически развращает человека, внушая ему философию бездействия. Это уже погубило Советский союз и идею коммунизма – ибо какой смысл убиваться, если коммунизм неизбежен? Человек, верящий в прогресс, не понимает и не видит, каким опасным может быть его завтрашний день. Все реки, конечно, куда-то текут, но ни одна из них не течет в гору. Честно говоря, я до сих пор поражаюсь, когда от кого-нибудь из любителей прогресса слышу фантазии вроде того, что завтрашние биотехнологии позволят принципиально изменить ход человеческой эволюции – добавить ему какой-нибудь третий глаз на затылке или возможность считать быстрее компьютера. Подобное может присниться только в страшном сне. Удивительное все-таки существо – «современный человек». Он мечтает о третьем глазе, порой не научившись смотреть еще и своими двумя. Он мечтает об искусственном интеллекте и кибернетическом мозге, зачастую не умея еще думать мозгом собственным, «природным». Он готов решать глобальные проблемы, еще не определившись как поступить со скопившимся вокруг него мусором (привет от «Маленького принца»).

Нет, друзья мои, хочу сказать я, не обольщайтесь! Завтра лучше не будет! Завтра будет хуже! Наша задача – не верить в прогресс, а думать и делать всё, чтобы существующему распаду противостоять сегодня. Человек же, верящий в прогресс – это человек, которого завтрашний день застанет врасплох, как киношного Чапая, спящим, в нижнем белье, в окружении спящих часовых.

И тут я перехожу от грубых материй к высоким, от следствий к причинам. Если так называемый технический прогресс есть не прогресс, а обычная перекомбинация изначально имеющихся ресурсов и возможностей (как «рекомбинация» в генетике), то в духовном плане общество, отказавшееся от христианских ценностей, банально деградирует. Можно ли назвать прогрессом ситуацию, когда из года в год этические понятия, так сказать, идут на понижение? Когда каждое следующее поколение в вопросах этой самой этики оказывается неизменно «смелее» предыдущего?

Один из зримых индикаторов этого упадка – искусство. Свою трудовую деятельность я начинал монтировщиком декораций в Большом театре (что в числе прочего, полагаю, научило меня видеть разницу между любой декорацией и реальностью), и с грустью хочу заметить, что такие произведения как «Тристан и Изольда» и «Волшебная флейта» могли быть написаны только в свое время. Уверен, что теперь никто не напишет и «Гаянэ». Так же как и поэму «Евгений Онегин», не говоря уже о рублёвской «Троице». Это – прогресс?

Посмотрите на девушку с лютней на старинной картине – о чем она поёт? Наверняка сюжет ее песни религиозен. О рае. О заступнице деве Марии. Или о рыцарях, освобождавших Гроб Господень. И вот сегодня… (тьфу, погань, лучше и не начинать!). Это – прогресс?

Мне еще памятна картинка из учебника истории – сотни рабов, погоняемые плетьми, тащат на себе блоки для строительства пирамиды. Неважно, рабы ли строили, или свободные египтяне, как считается сегодня. Но уже в наши дни, где-то в середине девяностых, мне доводилось беседовать со свидетельницей строительства в 1932 году канала Москва-Волга. По словам этой древней старухи, бывшей когда-то женой офицера НКВД, темпы строительства канала были такими, что если заключенный, привозивший камни на тачке, срывался по неловкости с невысокого обрыва, его живого засыпали сверху камнями, чтобы не останавливать великую стройку ни на секунду.

Объясните мне тогда – за каким бесом мы говорим о каком-то прогрессе и о каком-то развитии? Разница между этими двумя стройками – 4000 лет, а получается, что в общественном устройстве и сознании, отказавшемся следовать библейским заповедям, ничего не изменилось? Таким образом, еще через 4000 лет вполне возможны новые «важные стройки». И что, нужна нам такая «эволюция»?

Прогресс, улучшение… Казалось бы, весь наш жизненный опыт говорит об обратном, а оно видишь как… Завтра будет лучше, чем сейчас…

Конец первой главы.

Читайте продолжение: Глава 2. Легкий хлеб рационализма

Перейти к списку используемой литературы


 


Примечания:

1«...за ошибки Писания критики в лучшем случае выдают лишь свое собственное ущербное понимание...» – Есть один, почти юмористический аспект, касающийся стандартной критики Шестоднева. Если вы потребуете от библиофобов привести конкретные примеры устаревших библейских представлений об устройстве мира, то довольно быстро обнаружите, что под этими словосочетаниями скептики подразумевают (или сознательно навязывают) не что иное, как представления ученых Средневековья о том, какая космология описана в Библии. То есть Библии приписываются не ее реальные высказывания, а ложные средневековые трактовки ее текста с научных позиций того времени. Хотя, если быть хоть минимально последовательными, то в Писании никак не может содержаться средневековая картина мира.

В этом проявляется не только атеистическая безграмотность, но и двойные стандарты. По мнению атеистов, средневековая церковь препятствовала развитию науки и преследовала ученых, якобы опровергающих мракобесные библейские представления о мире (здесь как правило речь идет о европейском средневековье). Однако такая позиция является не только нечестной в отношении истинной картины событий, но и откровенно «предательской» в отношении средневековых ученых, о которых якобы пекутся обличители христианства. В реальности же спрашивать нужно со всех участников тех событий. Католическая церковь тем и отличается от Православной, что всегда была носительницей сомнительной светской точки зрения на мир и человека, в частности – буквально от самого начала науки принимала в качестве «руководящих принципов» научную точку зрения. Она, собственно, всегда и составляла с наукой одно целое, а первыми учеными были католические монахи-алхимики.

И то, что новые научные данные в Средние века встречали противодействие церкви, говорит не столько о борьбе церкви с наукой, сколько о том, что Католическая церковь (читай государственная власть) ретроградно держалась старых научных данных. Галилея осудили не за какие-либо ложные вероучительные взгляды, а именно за отрицание той научной картины, которая была ранее официально принята в качестве «подтверждения» Писания. Одно научное «подтверждение» напоролось на другое; в этом и был конфликт, и конфликт этот был, так сказать, всеобщим по неправоте сторон (церкви, государственной власти и науки). Конечно, церковное руководство охотнее принимало такие выводы науки, которые были бы ближе к библейской космологии – но, подчеркну еще раз, только в их собственном ложном понимании; к реальному же смыслу, целям и задачам Библии все эти средневековые «мракобесные» трактовки не имеют ни малейшего отношения. [Вернуться к тексту]

2«...два рассказа о сотворении мира в Ветхом Завете и два родословия Христа в Новом...» – Подразумевается, что подобные дублирующие вставки были сделаны неизвестными авторами по невнимательности, а разные акценты в каждом из описаний именуются у критиков противоречиями. Даже такой «примиритель» Библии с наукой, как Э. Гальбиати, теоретически допускавший возможность двойного авторства книги Бытия, замечает, что гипотеза о том, будто два противоречащих друг другу документа могли попасть в Библию случайно,

«...неприемлема даже просто с литературной точки зрения. Несмотря на явное присутствие разнообразных документов, в книге Бытия есть твердое единство замысла, обнаруживающего в авторе окончательной редакции острый ум и наличие у него единого, четко разработанного плана. Достаточно заметить, что книга Бытия разделена на десять частей <...>, в которых, методом исключения, исторический горизонт постепенно сокращается, охватывая все более узкий срез человечества, пока не доходит до двенадцати родоначальников колен израильских. Ни один из древних восточных документов не достигал такой силы синтеза. Мысль о том, что этот автор настолько простодушен, что способен поставить рядом два документа, не заметив их противоречивости, несостоятельна психологически» (Гальбиати и Пьяцца, 1992). [Вернуться к тексту]

3«...а в третий день Бог дает повеление суше явиться и произрастить зелень...» – В 5-й день сотворены и птицы, которых наряду с рыбами и пресмыкающимися произвела вода, но они симметричны не только воде, но и земле 1-го дня («земля же была безвидна и пуста»), поскольку им дано повеление: «птицы да полетят над землею» и «птицы да размножаются на земле» [Вернуться к тексту]

4«...распределяя места человека, природных царств и стихий в мире...» – ко всему прочему, Шестоднев является не только повествованием о творении, но, выражаясь современным языком, – юридическим документом. Это в строгом смысле не рассказ о том, как Бог творил мир, не отчет о проделанной работе с изложением деталей, а законодательный акт, без которого договор Бога и избранного Им народа был бы просто «юридически» невозможен. По сути, рассказ о Творении – это утверждение самых основ библейского Закона, его своеобразная преамбула. Первое утверждение Шестоднева – это констатация того, кто автор этого мира (стоящий над ним, вне его и не являющийся его физической частью). Это ясно и недвусмысленно – «Бог сотворил» («В начале сотворил Бог небо и землю», Быт. 1:1). Второе утверждение – о том, кто хозяин этого мира. В установленном для древних евреев Законе правом дать имя живому существу или предмету и благословить кого-то обладал только его хозяин – кстати, именно потому, что начало этому положил Сам Бог («И назвал Бог свет днем, а тьму ночью», Быт. 1:5; «И благословил их Бог...» Быт. 1:22, 28 и др.). Третье утверждение – о качестве сотворенного мира, его совершенстве. Мир этот изначально был сотворен «хорошим весьма» («И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма», Быт. 1:31). Четвертое утверждение – о том, что Бог любит свое творение, потому что об этом свидетельствует сам факт благословения: «И благословил их Бог...» (Быт. 1:22, 28 и др.). [Вернуться к тексту]

5«...библейское повествование, вероятно, следует оценивать не на соответствие очередным «научным данным», а на соответствие тем задачам, ради которых оно, собственно, и было создано». – Вообще-то, стоит задуматься – а с чего это такая честь науке, чтобы нечто рассматриваемое непременно ей соответствовало? Нет, я не собираюсь «ругать науку» – такой подход был бы бессмыслицей по определению, потому что никто не отменял ни рационального познания мира, ни религиозного. Вопрос стоит несколько иначе – почему положение вещей таково, что наука вообще вправе считаться неким универсальным эталоном познания? Мы поговорим об этом чуть подробнее в последующих главах, но сейчас стоит заметить следующее. Вероятно, в современном мире прежние «духовные акценты» настолько сместились в сторону жесткого рационализма, что наука в сознании большинства современников выступает сегодня в роли некоей самоценной квазирелигии. Научное знание считается объективным и фактически отождествляется с истиной (хотя ученые не устают повторять, что «в науке нет ничего окончательно доказанного»). Опираться на мнение науки считается престижным, так как словосочетание «доказано наукой» действует на современного человека (особенно обывателя) магическим образом.

Поэтому человеку, желающему сегодня принять Библию целиком, так сказать, со всеми ее чудесами, как бы предлагается пойти против науки, бросить вызов ее авторитету. Именно по этой причине многие современные ученые и даже богословы, не желая конфликтовать с ней, чаще всего сдаются на милость «современных знаний» и, в лучшем случае, натужно пытаются увязать библейскую картину мира с научной.

Не оспаривая авторитета науки, стоит, однако, заметить, что именно в части взаимоотношений Библии и науки возможности научного познания явно преувеличены. Наука в принципе не способна дать всю полноту знаний о мире. Ведь имея дело лишь с материальным, она ничего не может сказать не только о мире человеческих чувств и эмоций, но и о мире духовном или чудесном. [Вернуться к тексту]

6«...расходятся они ровно в тех вопросах, на которые каких-либо внятных ответов сама наука дать не может». – Некоторые современные научные модели, испытывающие трудности (например, та же гипотеза Большого Взрыва), для того, чтобы устоять, вынуждены вводить новые допущения. Другая группа моделей является предметом коллективного соглашения ученых; например, при определении радиометрического возраста принято считать, что принятые для метода допущения корректны и обязательно соблюдались. А какие-то модели, например, модель антропогенеза, находятся в системном кризисе. Обо всем этом речь пойдет в следующих главах. [Вернуться к тексту]

7«...и с которой по сути теперь согласна наука».– Например, антрополог С. Боринская говорит:

«Более корректно формулировать классификацию не в терминах расы, а в терминах географического региона происхождения предков или этнорегиональных групп. Расу (биологический признак) и этническую принадлежность (культурный признак) часто путают.

Расовая принадлежность определяется по антропологическим характеристикам. Это биологические признаки. Евреи – это не раса, а этническая группа. Этническая принадлежность (также как и язык) – культурный признак, не биологический.

Найти гены, связанные с расовыми признаками (цветом кожи, формой черепа) возможно. Определить этническую принадлежность по генам невозможно. Гены не определяют культурные признаки. <...> Можно определить, что предки человека имеют гены, наиболее часто встречающиеся в какой-то конкретной этнической группе (или в нескольких группах). И тем самым установить его родство с этими группами. При этом совершенно не обязательно он будет иметь ту же этническую принадлежность. Может иметь и другую, и не знать язык своих предков, и жить совсем в другом регионе, не там, где жили его прабабушки и прадедушки» (Боринская С. «Можно ли найти митохондриальную Еву для человека и шимпанзе?» http://antropogenez.ru/interview/861/).

Таким образом и здесь, как видим, взгляды ученых сдрейфовали от сугубо расистских (XIX – первая половина XX вв.) к тому, что национальную принадлежность определяют не расовые признаки или гены, а этнокультурные факторы  [Вернуться к тексту]

8«...знаний, которые трудно соотнести с существовавшим тогда у древних народов уровнем развития». – Например, замечательно уже упоминавшееся выше восклицание Иова, касающееся процесса творения: «Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем» (Иов 26:7). Факт того, что Земля является космическим телом, висящим в пустоте, был доказан только в XV веке н.э., но не признавался до XVII в. н.э. Книга Иова написана четыре тысячи лет назад, вероятно, в одно время с Моисеевым Пятикнижием, но то, что Земля свободно висит в пустоте, для автора очевидно. Кстати, можно с большой долей уверенности предположить, что на мысль о шарообразности Земли и ее подвешенности в пустоте средневековых ученых натолкнула именно Библия.

Исайя говорит о Творце: «Он есть Тот, Который восседает над кругом земли...» (Ис. 40:22). Древнееврейское חוּג‎ («chuwg», «хуг»), переведенное в данном случае на русский как «круг», имеет также значения «округлость» и «шар», то есть фраза включает в себя и значение «...Восседает над шаром земли».

«Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль?» (Иов 38:31–32), – передает Иов слова Бога, обращенные к автору и подразумевающие, что эта задача под силу только Богу. Однако Иов за тысячелетия до открытий нынешних астрономов уже знает, о чем идет речь – созвездие Плеяд (Хима) всегда неизменно в своих очертаниях (находится как бы в «связанном» состоянии), а созвездие Ориона (Кесиль) с течением времени свои очертания постепенно меняет (как бы свободно от уз). У древнего племенного народа даже о зачатках астрономии в те времена не могло быть и речи, не говоря уже о банальной невозможности наблюдать звездные процессы в их динамике.

Библия знает о том, что звезды на небе бесчисленны. Господь говорит Аврааму через ангела: «Умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря» (Быт.22:17). Сама по себе эта фраза является очевидной гиперболой, но она замечательна тем, что древние евреи могли знать только о тех звездах небосвода, которые видны невооруженным глазом, то есть не более чем о полутора тысячах. Поскольку в данном случае применен традиционный для древнееврейской поэзии метод параллелизма, то подразумевается, что обе составляющие гиперболической пары равноценны, то есть звезды столь же бесчисленны, как и морской песок. Этот же параллелизм подкреплен в Библии неоднократно: «Как неисчислимо небесное воинство и неизмерим песок морской» (Иер.33:22). «…Как [много] звезд на небе и как бесчислен песок на берегу морском» (Евр.11:12). Таким образом, видя собственными глазами вполне исчислимое и скромное для гиперболического обещания количество звезд, библейские авторы все-таки знали, что их реальное количество ближе к «неизмеримости песка морского». Телескоп же, напомню, был изобретен Галилеем лишь в 1609 году н.э.

«И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью» (Быт. 1:16), – говорится в книге Бытия. Эта фраза замечательна тем, что четыре тысячи лет назад древние народы «сами по себе» не могли знать, что Солнце и Луна имеют разные размеры. Ведь угловые размеры Солнца и Луны при наблюдении с Земли равны, то есть оба объекта выглядят как имеющие одинаковую величину. Современные астрономы считают равенство угловых размеров Солнца и Луны «удивительным совпадением». Но с точки зрения сторонника творения никакой случайности здесь нет; столь тонко настроенная небесная механика должна была служить «для знамений, и времен, и дней, и годов» (Быт. 1:14). (Особо впечатляют солнечные затмения, когда лунный диск на удивление идеально вписывается в контуры солнечного, окруженный солнечной короной). Опять же, представление о разных размерах Солнца и Луны первые ученые, вероятнее всего, позаимствовали из Библии, которой в те времена безоговорочно доверяли. Но Моисею этот факт был известен четыре тысячи лет назад как непреложная истина. Кстати, то, что Луна не излучает собственный свет, а лишь отражает солнечный, древние авторы, судя по всему, тоже знали, всегда ставя Луну в зависимое положение от Солнца: «И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего…» (Мф. 24:29).

Всего 500 лет назад люди были уверены, что Земля плоская. Аристотель и Платон считали Гею (Землю) живым существом, а извержение вулканов объясняли как ее рвоту. Тем не менее, еще библейский Екклезиаст знал уже о круговороте воды в природе: «Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» (Екл. 1:7). Иов знает о том, что воздух материален и имеет вес: «Когда Он ветру полагал вес…» (Иов 28:25), а также, вероятно, и то, что земля имеет горячее ядро: «Земля, на которой вырастает хлеб, внутри изрыта как бы огнем» (Иов 28:5). А евангелисты прекрасно осведомлены о «часовых поясах», то есть о том, что день на одной стороне Земли соответствует ночи на другой. Говоря о пришествии Сына Человеческого как о моментальном событии («…как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада…» (Мф. 24:27)), Лука передает слова Господа: «Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится» (Лк. 17:34–36). Как видим, из текста совершенно недвусмысленно следует, что в единый момент времени для одних людей на земле существует ночь, а для других дневное время полевых работ.

Все эти свидетельства «опережающего знания», конечно, меркнут в сравнении с фактами поразительной силы библейского слова и точности исполнения библейских пророчеств, однако, в контексте разговора о «несоответствии Писания данным науки», «неосведомленности библейских авторов» или «библейских ошибках» – эти фрагменты представляются мне весьма показательными. [Вернуться к тексту]
 

Читайте продолжение: Глава 2. Легкий хлеб рационализма

Перейти к списку используемой литературы
 



 

Российский триколор © 2003–2018 А. Милюков. Revised: июня 08, 2024


Возврат На Главную  В Начало Страницы  Перейти К Следующей Странице

 

Рейтинг@Mail.ru