Джедай науки Фото: Антропогенез.ру

Тому, кто любит колбасу, лучше не знать, как она делается. Но тот, кто любит эволюцию, должен все же о ней кое-что знать. Мы живем в дни, когда эволюционная палеоантропология стремительно сдает свои позиции, а также стыдливо замалчивает или вовсе отказывается от множества своих прежних схем и утверждений. Все правила тут весьма условны и легко нарушаемы в угоду общей идее. В прежние времена в палеоантропологии легко было строить родословные линии предков по трем точкам; точнее, условно говоря, по нескольким найденным черепам. Но – «вместе с появлением света в Догвилле все немного изменилось». Теперь мы дожили до такого положения вещей, которое с точки зрения ожиданий эволюционизма можно назвать хаосом знания. Вся прежняя картина «постепенной эволюции» – вместо ожидаемого уточнения – спуталась и перемешалась. Датировки черепов и артефактов, морфология останков – все противоречит друг другу, но самый сокрушительный удар последовал со стороны генетики. Последние эпигенетические данные ставят крест на синтетической теории эволюции, и не просто ее опровергают, а делают ненужным, бессмысленным сам механизм постепенного накопления случайных «полезных» мутаций (ссылка 1, 2). Как пелось в старой песне, «...и остаются вдоль стены пришедшие напрасно». И если сегодня кто-либо из представителей так называемого эволюционного антропогенеза в своих работах более-менее честен и объективен, то это означает, что он соответственно честно и объективно показывает плачевное состояние этой дисциплины. Вряд ли кто будет спорить, что появление Станислава Дробышевского на арене старого обезьяньего цирка было заметным и, по моим ощущениям, довольно необычным. Его диссертацию и первые книги лично я читал с огромным интересом. В его описаниях и деталях, о которых до него многие из отечественных искателей истины предпочитали просто не упоминать вслух, я видел подтверждение своим безумным идеям. Казалось, на фоне его рассуждений отчетливо проявлялся весь «хаос знания» современного обезьяногенеза – с его массой нестыкуемых и противоречащих принятой картине находок и взаимоисключающих гипотез, а также отсутствие какой-либо достоверной цельной концепции, связующей, как прежде, все воедино. Однако довольно быстро выяснилось, что новатор в палеоантропологии является охранителем старой концепции, но только охраняет ее, так сказать, в особо извращенной форме, «не как у людей».

Изучая пустую обувную коробку и пустой корпус компьютера только по внешнему сходству, можно легко упустить что-то важное. Коллаж: Golden Time

2. Я попробую сформулировать, в чем вижу главные ошибки Станислава Владимировича и почему капитан никогда не будет майором. У Дробышевского есть пара уязвимостей в системе получения истинного результата (и обмена им с внешним миром), одна из которых, она же главная – слишком формальное, схематичное мышление. Вторая уязвимость может показаться парадоксальной относительно первой, но это – инфантильность мышления, произвольность и даже фантазийность рассуждений и выводов. Первое качество не предписывает, как ему бы полагалось, жестких правил, а только ограничивает восприятие мира, второе эту ограниченность компенсирует непредсказуемыми фантазиями. Но оба качества образуют некий цельный личностный сплав. Два слова о первом качестве Дробышевского, схематическом мышлении. Вспомним, как, например, антропогенезники по роду выбранных занятий глумятся над тем же академиком Фоменко, пришедшим к своей концепции новой хронологии путем сугубо математических выкладок. Однако сам Дробышевский оказывается ровно в тех же сандалиях, когда заявляет, что некие архаичные Homo математически, путем замера всяческих углов и синусов на костях – ближе к ископаемым обезьянам, чем к современному человеку. Весь фокус в том, что это утверждение формально, на уровне костей, то есть их отдельных признаков, может быть и верным (хотя, зная Дробышевского, можно не гадать, что у него результат может быть одним, а выводы вполне себе другими). Но в свете того, что мы знаем об интеллектуальных, культурных и поведенческих особенностях древних людей – это утверждение, в плане возможного сопоставления их с обезьянами, является чистейшим бредом. Ибо кроме отдельных признаков костей больше ничего в существовавшей картине не учитывает. Дробышевский не хочет признавать (или не понимает), что палеоантропология как наука имеет ограничения столь серьезные, что представляет собой по сути лишь узкую полосу между пределом достоверности и пределом запретов нести чушь. Образно выражаясь, Дробышевский, изучая черепа ископаемых обезьян и людей, занимается тем, что сравнивает пустую коробку из-под обуви с пустым блоком от компьютера, – измеряет, строит графики, делает обобщения. Он реально не понимает, что эволюционная палеоантропология, наука о костях, «наука» о сравнении пустых коробок с блоками, не в состоянии не только дать ответ о происхождении человека, но даже объяснить, почему некоторые детали обезьяньих и человеческих костей похожи. В данном случае рациональный подход Дробышевского к проблеме происхождения человека складывается из неумения мыслить объемно, а также завышенных представлений о возможностях «науки о костях». В обоих случаях наш герой, что называется, не видит дальше собственного носа. Существуют два основных типа мышления – рациональное (научное, математическое) и творческое, «интуитивное». Творческому человеку, художнику, достаточно лишь знакомства с предметом – и он без всякого анализа видит его сущность, его аутентичность или его возможные изъяны. И это не какая-то угадайка и не выбор наилучшего варианта из возможных. Кто-то полагает, что при рассмотрении предмета тут срабатывает некое внутреннее умение чувствовать гармонию, умение видеть соответствия частей общему и целому и пр. Однако здесь нет никакой статистической или оценочной основы, это как данность – своеобразное «зрение во времени», а у некоторых художников умение даже заглянуть вперед, чтобы проверить истинность явления или предмета. Лично меня, скажем, всегда удивляет, почему мои знакомые рационалы не могут с первого взгляда различить какую-нибудь подделку, текстовую или визуальную, или ложное или хитрозаумное утверждение, и доверяют каким-нибудь выводам, основанным на полнейшей диссонирующей с чем только можно ерунде. Когда-то, лет десять назад, меня на «А-сайте» взялись мочить атеисты и выложили на форуме фальшивку – обложку моей книги, но украшенную листьями марихуаны, где оригинальное название «Чувство меры» было переделано на что-то типа «Чувство кайфа». Тут характерно, что мои приятели «гуманитарии» только посмеялись, а «товарищи ученые, доценты с кандидатами» удивленно стали интересоваться: «Ты что, в самом деле издал такую книгу?» Зная меня, они могли бы знать и ответ, но предъявленный атеистами «факт» наличествовал и его нужно было проверить на достоверность. Это, конечно, трогательно, но это – трогательная нечувствительность рационала, неумение видеть сущность предмета. Я физически не могу читать никакую критику, связанную с текстами, поскольку прежде всякого лингвистического и логического анализа вижу результат. Так, например, впервые познакомившись с текстами Нового Завета, задолго до всяческого лингвистического анализа я просто увидел, что все описанные события имели место в реальности. Я даже не был верующим, просто все разрозненные до того смыслы сомкнулись воедино, и я увидел картину как очевидец. У человека с научным, рациональным, математическим мышлением, напротив, при знакомстве с новым предметом в каждом случае процесс познания проходит определенный цикл. Рационал собирает факты, систематизирует их, строит таблицы и делает умозаключения разной степени достоверности. При этом часто неважно количество исходной информации, он работает с любым материалом, то есть любой материальной сущностью, которая есть в его распоряжении, ибо как ни мало фактов для анализа, но «анализ основан на фактах». То есть даже низкая степень достоверности результата его не всегда волнует, поскольку что вытащено из исходных данных, то вытащено. Если рационал наугад откроет пять ящиков из десяти, в которых окажутся белые шары, он сделает наиболее вероятный вывод, что белые шары находятся во всех десяти ящиках и в своих дальнейших рассуждениях или действиях будет исходить из этого, однако в шестом ящике из десяти на самом деле находится шляпа факира, в седьмом – дохлый попугай, а в восьмом – он же нагадил перед смертью. А уж если рационалу показать, что нечто входит в 95-процентный эллипс достоверности на графике, то для него это будет уже синонимом достоверного знания, хотя сами основания для отбора образцов или методы построения графика могут быть ложными. Рационал этого просто не увидит, поскольку рациональное мышление удивительно неспособно видеть сущность предмета, картину во всем ее объеме, – то, что тавтологически называется «живой жизнью». Суть такого мышления отражена в шутке, когда у математика спрашивают, есть ли крылья у слона. – Есть, – отвечает математик, – но они равны нулю.

Человек – это звучит объемно

Вот, Дробышевский в одной из дискуссий нападает на идею религиозного познания и заявляет, что познание может быть только научным, все остальное – фикция и не имеет смысла. Попытка воевать на чужой территории превращает образ ученого, стоящего на светлой стороне, в образ стоящего на светлой стороне клоуна. Он даже понятия не имеет, на какой танк прет со своей малоберцовой костью в руке. Человеческая культура – это универсум, вселенная, обобщенное производное человеческого разума в истории, в которое наука как таковая входит лишь частью. Наука, научное познание – это способ оптимизации видимого и осязаемого, это способ облегчения и сокращения пути в процессе изучения и освоения материального мира. Способ объективно фиксировать и прогнозировать всё, что имеет стабильную меру, способно быть фиксируемым и прогнозируемым. Но это лишь часть вселенной. Можно было бы предположить, что позиция Дробышевского есть некий научный снобизм, типа, лишь мы, ученые – жрецы истинного знания, авгуры и человеки-пауки. Такое весьма распространено в среде пропагандистов эволюции, вплоть до религиозного восприятия науки, и об этом скажем ниже. Но в случае Дробышевского это то самое неумение рационала видеть мир в его объеме, сидеть на своих коробках и не замечать вселенную; более того, – это некая незрелость, невежество человека, закопавшегося в косточках и судящего о глобальных вещах не иначе как на уровне этих косточек. Еще смешнее, когда наш персонаж заявляет, что другие области познания существуют лишь благодаря одной науке. Здесь Дробышевский похож на ту маленькую девочку, которую мама пыталась осадить словами: «Я же твоя мать!», на что девочка заметила: «Да ты и мать только благодаря мне». Дробышевский с К° и «наукой»-то стали благодаря христианским основаниям европейского Просвещения, европейской культуре и настоящей науке, а свою жалкую «науку» о якобы происхождении человека из обезьяны пытаются продавать как нечто первородное. Такое «скорбное бесчувствие» (лат. Anaesthesia dolorosa), отчуждение исследователя от культурного, исторического, интеллектуального и эмоционального опыта, неумение осознать, из чьего чрева он вышел и в какой культурной среде пребывает, – уже это одно, взятое отдельно, могло бы в плане доверия ко многим выводам Дробышевского «грозить чреватыми последствиями». Однако и кроме этой анестезии, у Дробышевского, так сказать, есть чем обрушить наше доверие.   3. Существует еще одна «уязвимость в системе получения достоверного результата» у Дробышевского, которая, как мы заметили выше, может казаться парадоксальной относительно первой. При всем своем рациональном мышлении «крыльями слона» и неумении видеть картину во всем объеме у Станислава Владимировича присутствует некая произвольность мышления. Он не чужд фантазированию, и конечно, как читатель уже догадался, по большей части фантазированию на пустом месте. Дробышевский знает анатомию человеческого скелета до малейших деталей, и его аргументация кажется весьма обоснованной, особенно неспециалисту. Любая аудитория абсолютно доверяет ему, ибо по умолчанию подразумевается, что специалист подобного высокого класса несет ответственность за свои слова и выводы. Когда оппонент не искушен в тонкостях анатомии и деталях изучения палеоантропологических образцов, Станислав Владимирович всегда чрезмерно воодушевлен и напорист, с неподдельным огнем глазах – в дискуссии с каким-нибудь священником он энергично и почти насмешливо объяснит, что такая-то обезьянья косточка по таким-то признакам является переходной между обезьяньей и человеческой, и вуаля, больше тут спорить не о чем, ваше отрицание есть свидетельство незнания. Специалист дал вам объективную справку, расходитесь в унынии. Между тем, несмотря на информированность и детализацию своих утверждений, принцип аргументации Дробышевского далек от того, который называется научным. Он специалист высокого класса, но – парадокс, – за свои слова и выводы ответственности не несет. Я уже говорил о, казалось бы, неожиданной приверженности ученых позднего советского периода научной фантастике, каковая приверженность есть своеобразная компенсация их рационализма и методологического запрета безосновательно фантазировать. Что, впрочем, не мешает многим из них успешно мыслить в категориях этого жанра, ибо в той же эволюционной биологии происхождения – без этого жанра никак не обойтись. С Дробышевским жанровая ситуация еще хуже – его юность и становление пришлись на эпоху, когда «нормальная» фантастика уже умерла. Можно предположить, что, изначально имея рациональное мышление, свой метод генерации идей Дробышевский унаследовал от литературы в жанре фэнтези. Это уже не научная фантастика, а фантазия сказки. Как и в мирах Толкиена, Дробышевский в своем сознании создал абсолютно цельный и гармоничный мир, в котором обезьяна путем многочисленных приключений и волшебных изменений превратилась в человека. В этой вселенной Дробышевского стало возможным почти все – и поэтому даже в реальной сегодняшней антропологии он не удивлен появлению «хоббитов», островных и лесных великанов и карликов, он рассуждает о драконах-динозаврах, читает лекции о фантастических существах, в которых трансформируются люди в будущем, и призывает коллег-антропологов готовиться к открытию снежного человека, а каждое очередное открытие, еще более запутывающее нынешнюю картину «антропогенеза», он встречает едва ли не детскими радостными аплодисментами – ну что ж, новая интрига, новые загадки, без них жизнь была бы скучна! В книжных терминах говоря, тот же палеонтолог Александр Марков, воспитанный на «старой» советской фантастике, до сих пор мыслит квадратно-гнездовым способом, как фельдфебель – ать-два, движемся согласно карте, эволюция наш рулевой, если эволюции нет, то какой же я штабс-капитан. Когда-то давненько на форуме Маркова тамошняя публика в рамках глумления над книгой Кремо злословила по поводу идеи снежных людей и прочих возможных пережиточных гоминидов. Но тут неожиданно была найдена «группа в полосатых купальниках» на острове Флорес. Я, используя краткий момент перед неизбежным бессрочным баном, поинтересовался у Маркова – не считает ли он находку «хоббитов» подтверждением идеи реального существования реликтовых форм, ибо индонезийские легенды о существе «эбу гого» – одна из разновидностей легенд о снежном человеке. Маркова тогда, помнится, не по-научному перекосило, и, отложив в стороне небольшую кучу кирпичей, которой хватило бы для постройки небольшого дачного домика, он в своей обычной манере говорить о противниках в третьем лице сообщил окружающим его холуям, что ему, типа, «все ясно с теми, кто не умеет отличать слухи от настоящих научных статей», в частности, о флоресских гоминидах. Подразумевался, конечно, я, хладный труп в его прозекторской, над которым он разговаривал с ассистентами и давал холуям свои заключения. То есть, согласно Маркову, враги всегда распускали лишь слухи, а как только слухи подтвердились и «хоббита» нашли, то это уже – отвали, это наше добро, вот научная статья. Так вот, Дробышевский, хоть и с обрезанным рациональным мышлением, но выросший как будто во вселенной хоббитов и орков, в своих фантазиях и восприятии мира абсолютно раскован и свободен. В отличие от угрюмого штабс-капитана, он в восторге от волшебных возможностей палеоантропологии: «Центральная Азия, похоже, была таким же заповедником гоблинов и хоббитов, как Ява, Флорес, Лусон и Сулавеси, только гористым и огромного размера. Зато какой простор открывается теперь для художественной литературы!» – пишет Дробышевский и добавляет невозможное для Маркова и прочих фельдфебелей: «Промолчим о ловцах снежных людей не будем подкидывать им идейки», – то есть и снежный человек для Дробышевского не повод для расстрела, и сам он даже предсказывает место их поиска (Дробышевский, «Челюсть денисовца...»). Таким образом, палеоантрополог Станислав Дробышевский являет собой психологический парадокс, странный для науки тип рационала-фантазера, который совмещает голый сравнительно-статистический подход к предмету с буйными безудержными фантазиями, доходящими до абсурда. Часто его выводы похожи на утрату ощущения реальности и вызывают искреннюю оторопь оттого, что какие-то микроскопически значимые или вообще спорные, нейтральные и совсем даже неинформативные вещи, какие-нибудь миллиметры сходства или различия в измеряемых признаках на костях дают ему основание делать, перефразируя писателя, космические выводы уровня космической глупости. И здесь мне видится не потеря профессионального зрения Дробышевским, о которой говорит Рухленко (Рухленко, «Является ли антропология наукой?»), а некая безнаказанность представителя и без того полунаучной дисциплины, которого некому осадить по причине полного отсутствия ему конкуренции в нашем отечестве. Дробышевский, можно сказать, палеоантропологически распоясался. Мол, хочу и крушу любые схемы, да прогибаю любые факты под свои озарения, и ничего мне за это не будет. Вольный подход «что хочу, то ворочу», или «сегодня моя левая нога желает, чтоб было так» – позволяет ему делать произвольные сравнения и выводы даже вопреки очевидности (например, о бóльшем сходстве ардипитека с человеком, чем с шимпанзе) и говорить даже взаимоисключающие вещи[2]. Не будучи экспертам по многим вопросам, он по-пионерски охотно отвечает на все. Он рисует нам не реальную картину, а ту, которая должна быть в его представлении, и в этом смысле Дробышевский логичен логикой безумца. Кроме того, он, конечно, шарлатанит, но очевидно понимает, что без этого шарлатанства старую схему так называемого эволюционного антропогенеза уже не спасти. Ей можно продлить жизнь только переделкой ее частей (например, утверждая, что все «архаичные» люди отличаются от нас на уровне рода; что в Дманиси найдены не эргастеры, а неуловимые рудольфенсисы и пр.), уходом в «отрицалово» очевидного (неандертальцы не знали похоронных обрядов; неандертальского парадокса не было; австралийского парадокса не было; плейстоценового разрыва в Африке не было; не существует эргастеров старше 1,8 млн. лет; не верю в последние китайские датировки 2,1 млн. лет; инбридинг не вреден и пр.), а также собственным волюнтаризмом (можно самочинно «омолодить» раздражающие образцы (например, ER 3228), самочинно переназначить хомо эректуса ER 42700 на хабилиса, прогрессивные человеческие признаки объявить архаичными) и прочими манипуляциями. «В зарубежной литературе это нигде не отражено», – поясняет некоторые свои приоритеты Дробышевский, но, кажется, его счастье, что он разгулялся в посудной лавке родного отечества, вдали от посудного центра мировой палеоантропологии, ибо на проклятом Западе его бы за такие этюды с кувалдой сразу бы повязали. Можно предположить, что Дробышевский – непризнанный гений палеоантропологии, но лучше не предполагать. На мой взгляд, он однозначно талантлив и по-своему харизматичен, но в нем, несмотря на взрослые лета, присутствует некий интеллектуальный инфантилизм. Узкий взгляд на окружающий мир, в котором его эталоном являются черепа и кости, незнание истории, философии и прочих образующих культуру оснований – не позволяют Дробышевскому на базе каких-либо более широких знаний реконструировать ушедшие сущности, и вместо этого он фантазирует на тех крохах, что имеет. Вспоминается советский поэт Кирсанов, который услышанную где-то фразу из летописи «погибоша аки обре» дофантазировал до того, что загадочные обры в его воображении стали племенем прекрасных и добрых людей, пастухов и хлебопашцев, которые единственные, возможно, «чурались набегов, поджогов, сдирания скальпов и воинственных плясок на мертвецах». И именно из-за своей доброты и миролюбия они «погибоша». Между тем если бы поэт заглянул в справочники, то узнал бы, что обры были одним из самых жестоких племен, терроризировавших наших предков славян, именно что в прямом смысле сдиравших с них кожу. Так сказать, куда там до них вашим египтянам. Так и Дробышевский – у него в руках множество костей и черепов, он может их бесконечно измерять и сравнивать, но что из этих костей следует, какие ушедшие сущности и события – это он вынужден домысливать на пустом месте. «О... какая чудесная мысль: найти и оживить погибшее племя! ... Здравствуйте, обры! Как прекрасно, что вы существуете, из пепла возникшее племя!» (Семен Кирсанов). Так и Дробышевский «оживляет». То есть, пардон, реконструирует. Возрождает что-то из костей, не зная ни истории, ни ее связей, ни закономерностей, но, главное – не знает ничего о человеке как таковом, а лишь о человеке как наборе костей. На лекции, выложив историю человечества как ряд скелетных изменений, Дробышевский бросает как бы мимоходом: «Ну, а в последующем появляется всякая там духовная культура – наскальная живопись, использование охры, шаманские обряды, погребения и, там, пятое-десятое» (Дробышеский, «Что скрывают антропологи?»). Пятое-десятое, Карл! Здравствуйте, дорогие обры, а я вас чуть было не узнал! При этом Станислав Владимирович, в отличие от многих своих коллег по «Антропогенезу», надо отметить, лишен каких-либо диктаторских, тоталитарных или сектантских замашек. Если глаза Александра Соколова лишь самодовольно и масляно поблескивают с отраженными в них купюрами, то у Дробышевского сыплют искрами истинного увлечения. Он до сих пор внутренне юн и энергичен, он действительно искренне увлечен своим делом, он бросается в бой, не разбирая, но и не презирая противника. В отличие от своих хитрозадых соратников, он не закрыт, а всегда весь, что называется, как на ладони. Но эта рассудочность без знания, этот инфантилизм – все портят. Сталкиваясь с трудностью или чем-то плохо понимаемым, он своей искренностью напоминает ребенка, который позволяет себе делать и сочинять что угодно, но важно лишь не быть пойманным, – и который то честно врет с огнем в глазах, то начинает выкручиваться, эмоционально реагировать на окружающих, или огрызаться. И ведь знает, затейник этакий, что сочиняет нам сказку, или что язык его несет его постоянно не в ту степь, но ведь это – «вранье ради благого дела», в истинности которого он сам абсолютно уверен. Он не просветитель и даже не охранитель эволюционизма, нет, он более масштабен – ради создания и поддержания собственного мира он запутыватель и крушитель всего, что его миру мешает. Как бесхитростный ребенок, который хочет отвлечь или, напротив, привлечь к себе внимание, он громко бьет чашки взрослых эволюционистов. Все эти приемы и отдельные озарения нашего персонажа именно – не пришей к Люси рукав, то есть сустав. Рукав вспомнился мне тут исключительно по ассоциации со сказкой, где старшие невестки, соревнуясь с Василисой Премудрой, взмахивали рукавом, но оттуда взамен желаемого озера с лебедями сыпались только кости. Ну невозможно Дробышевскому из костей создать лебедей, увы.   «А всех можно посмотреть?» 1. В процессе развития проекта произошло принципиальное изменение состава его участников. Персоналии, по моему мнению, более-менее объективные, такие, например, как Еськов, в проекте не участвуют и с проектом свое имя не ассоциируют, кто-то из «золотого состава» покинул сей мир, кто-то из ученых, указанных в экспертном списке «Антропогенеза», кроме самого этого указания, не имеет к проекту никакого отношения. С тех пор как «Антропогенез» стал перетекать в формат шоу-выступлений (года с 2016-го), у проекта выявилась серьезная проблема – отсутствие фронтмена, обаятельного и, так сказать, притягательного для публики лица проекта. Можно было пригласить «торговать лицом» какого-нибудь медийного персонажа (и дело пошло бы гораздо бойчее), но поскольку проект «Антропогенез» авторский, все гадания бессмысленны и «песни Шуфутинского лучше всего звучат в исполнении самого Шуфутинского». То есть можно не сомневаться, что лицом проекта и ведущим «научных шоу» был и будет сам неизменный Александр Соколов. Для кого-то видеть и слышать его – уже работа, если не испытание, но многие зрители регулярных «научных шоу» уже, так сказать, по-своему полюбили этого шоумена, его специфическую харизматичность, его сиплый высокий грудной голос, который невоспитанные люди именуют также «бабий». То есть голос как будто спросонья – когда человек с таким голосом разговаривает с тобой, это доставляет дискомфорт и ты ждешь, когда же он, наконец, прокашляется и заговорит нормально. Кому-то из аудитории, а особенно из оппонентов, кажется, что Соколов всегда говорит в омерзительной назидательно-поучающей манере, но мало ли что кому кажется. А кому-то, напротив, кажется, что в его интонациях часто слышны нотки заискивания перед публикой, как у официанта, которому нужно обслужить щедрых клиентов. Одним словом, каков есть фронтмен, таков есть, не будем особо придираться.

А. Соколов и Евгения Тимонова на церемонии вручения антипремии «ВРАЛ» в 2017 г. Фото: Антропогенез.ру

В 2017 году на одну из церемоний в качестве соведущей к Соколову пригласили журналистку Евгению Тимонову, и это было хоть каким-то намеком на смену стиля и формата ведения шоу, поскольку девица была яркая, сексапильная и на сцене очень убедительно имитировала сарказм. Соколов рядом с ней был похож на подростка, к старшей сестре которого приехала ее взрослая подруга, и младший брат, отложив журналы, получил неожиданную возможность «невозбранно» на нее смотреть. Но позже все опять вернулось на круги своя – ведение форумов и церемоний вновь стало натужным, с большими паузами, с заметными глазу постоянными остановками и оглядками на сценарий, без всяких искр и полета.   2. Когда пару лет назад бизнес Александра Соколова встал на ноги и гребные механизмы уже работали вовсю, в проекте совершенно неожиданно (по крайней мере, для меня) появился его однояйцевый брат. Не в том смысле, что у брата чего-то недоставало в комплекте, а в смысле – гомозиготный брат-близнец. Упоминаю этого брата потому, что первое его явление лично на меня произвело неизгладимое впечатление. Просматривая ролики на ютюбе, я вдруг увидел, что Александров Соколовых стало двое! Я протер глаза. Первая мысль меня ужаснула – что Соколов, как инфузория-туфелька, размножается делением, и что же с этим миром будет дальше? Одного Соколова еще можно было хоть как-то терпеть, но даже дюжина соколовых, еще задолго до того, как их прогрессивное размножение достигнет пика, уже бы засрала своими роликами про обезьян весь интернет. Появление брата лишь подтвердило ту истину, что один из близнецов всегда незапланированный – его появление даже для меня оказалось эмоциональным сюрпризом, и я тоже не планировал тратить время на второго Соколова. Но, увы. Два молодца, одинаковых с лица, открывали ролик приветствием и совершенно диким по своей нелепости обращением друг к другу на вы. – «Прошу вас, Георгий!». – «О, нет, только после вас, Александр!» Есть юмор, за который почему-то всегда неловко другим. Ребята, вы девять месяцев толкались вместе в одном закрытом помещении, не тупите! Была у меня, правда, надежда, что второй Соколов окажется, мягко говоря, несколько иным персонажем, чем его брат. По первому взгляду брат Соколова показался мне довольно скромным человеком, и я внутренне согласился – да, у него есть все основания быть скромным. Но все мои надежды растаяли, как дым, когда Соколов-канонический, обсуждая пришедшую почту, пожаловался, типа, «что бы мы ни делали, всегда найдутся недовольные, все им будет не так» и пр. И как только новоявленный брат открыл рот и подхватил: «Да, и все задают одни и те же вопросы, и каждый думает, что он один такой умный!», – так вот, при этих словах я сразу утратил все иллюзии и понял, что мы получили еще одного человека, похожего на занудного говнюка, копию первого. Действительно, не прошла и самая малость времени, как брат, влившийся в семейный бизнес, уже что-то там модерировал, продюсировал и, что самое смешное, ныне уже обучает посетителей интернет-сообщества «Ученые против лженауки» пещерному дарвинизму. Откуда у этих братьев внезапно открываются биологические познания, причем сразу на уровне учительства других? Как и брат, он высокомерен, полномочия выражает через капризность, не терпит возражений, банит невинные души и все это при том, что в радиусе километра от сообщества «Ученые против лженауки» там нет ни ученых, ни науки, ни лженауки, ни тем более «против». Можно позавидовать такому естественному раздвоению личности Александра Соколова, то есть тому, что у него есть собственная биологическая копия. Когда бизнес разросся вширь и не осталось времени на агитацию и раскрутку проекта по блогам и форумам, он просто вытащил из запасников и посадил вместо себя свое второе я, ничем не отличимое от оригинала. (Вот бы мне так в свое время на работу ходить). И ныне модераторское творчество второго Соколова – абсолютная копия творческих манер Соколова-первого, как будто подмены и не было, – хотя лично меня на месте Соколовых насторожило бы такое единостилие. Не внешняя, разумеется, но внутренняя неотличимость. С другой стороны, может быть, скверные черты делают одинаковыми всех их носителей. Вот, некий участник соколовского сообщества пишет, что естественный отбор обусловлен цепью случайных событий. «Поздравляю, вы только что открыли новое явление!» – как бы иронизирует второй Соколов, при этом в той же «братской» манере насмешливой приветливости, – «Так и назовем его, случайный отбор! Но запомните, естественный отбор, это не цепь случайностей, он имеет конкретный конечный результат». – «Да, но это мы, наблюдатели, видя конечный результат, можем анализировать и судить о причинах, к этому результату приведших, – возражает участник, – однако это не делает отбор чем-то предопределенным». – «У вас в голове путаница, – выносит свой вердикт второй Соколов, – а демагогия у нас тут не приветствуется, прощайте». И банит участника. Сделаем осторожный вывод, что это родовая черта братьев Соколовых – презирая логику и имея от этого в голове кашу, судить чужие высказывания на уровне этой своей каши. Так сказать, родовая черта – не понимать ни черта. Вечная проблема – дурак указывает правому, что тот дурак, если дураку дали рубильник. И еще, и еще раз – как это у них, у обоих братьев, так получилось – сразу из пиарщиков и маркетологов стать биологами?

Александр Панчин Фото: Антропогенез.ру

3. Появился в «Антропогенезе» и некий персонаж по фамилии Панчин. Говорят, что бояться нужно не инопланетян, а людей, которые их видели. Точно так же страшна не теория эволюции, а люди, которые ее пропагандируют. Как его взяли в очистку, понятно – Панчин относится к тому типу солнечных пестодуев, которые раздражают даже не тем, что глупы, а тем, что внутри своей черепной коробки, представляющей пустой кинозал, видят какие-то собственные мультфильмы, а их содержание транслируют во внешний мир как нечто не подлежащее сомнению. Представьте себе персонажа со счастливой улыбкой человека, обретшего истину и тихо, почти кротко, говорящего какой-то очевидный бред, на который вы не знаете, что возразить по той причине, что бред как сущность абсолютен и не требует опровержения. Это тот тип «пошедших до конца» редукционистов, которых вы всегда узнаете по утверждениям, что интеллектом шимпанзе равен двухлетнему ребенку, или что между человеком и шимпанзе разница не качественная, а количественная. Можно, конечно, саркастически объяснить, что такие озарения как раз сделаны носителем интеллекта уровня шимпанзе, но мы люди серьезные и ответы наши соответствующие, очень серьезные. Редукционизм панчиных, марковых и иже с ними – это следствие того самого, доведенного до логического конца, рационального мышления, которое отбрасывает всю объемность живой картины и не просто сводит ее к общему определению, к формуле или образу, как полагается у художников и ученых, а совершает подмену, сводя сложные сущности к примитивным аналогам. Двумя словами – Панчин любит обезьян и моделью для любых объяснений человека берет обезьяну. Все, что ни делает человек, все его способности, вся его сущность, поведение – рассматриваются через обезьянью призму с той установкой, что человек, это лишь немного другая обезьяна. Здесь ребенок выплескивается с водой намеренно, и такое интеллектуальное жлобство открывает путь для любого произвола. Юноша дарит девушке цветы? Конечно, обезьяны тоже ухаживают за самками, это от них и пошло. Я уже приводил когда-то заведомо абсурдный пример, что если мы захотим вывести происхождение человека от телеграфного столба, то редукционистский подход даст нам к тому массу свидетельств. Одно из основных утверждений Панчина, что человек лишь чуть-чуть умнее животных, по большому счету не требует какого-либо опровержения, ибо находится за гранью реальных знаний и представлений о мире. Это утверждение не ложно, не истинно, оно просто бессмысленно, как утверждение «картина художника лишь чуть-чуть сложнее случайных царапин». Такими фразами можно баловаться на досуге или смешить ими публику в шутовском колпаке, но к познанию это не имеет отношения. Вот, допустим, Панчину известна связь между вирусами и заболеванием организма. Отличное наблюдение, где бы его использовать? Поскольку мы, атеисты (рассуждает Панчин), считаем религиозность болезнью, то – бинго! И наш новатор пишет «научную» статью о том, что религиозность человека вызвана вирусами, а научный журнал сдуру, без рецензирования эту статью публикует. После чего представители западного научного сообщества, из тех, кто познакомился со статьей, делятся на две категории. Первые безудержно веселятся и крутят пальцем у виска, а вторые находятся в ступоре от того, что подобная чушь публикуется в научном журнале. Достижения современной отечественной науки и без этого не шибко хороши (по объективным, не зависящим от наших ученых причинам), но Панчин ее еще более выставляет на посмешище. Повторюсь еще раз – подобные идеи Панчина, основанные на упрощениях и ложных аналогиях, не имеют никакой познавательной ценности потому, что притянуть за уши для сравнения можно что угодно и к чему угодно, и ложной аналогией можно «объяснить» что угодно. Совершенно зеркально можно сказать, что религиозность прошита в человеке изначально на уровне музыкального слуха или цветовосприятия, но какая-то неизвестная вирусная инфекция убивает эту способность чувствовать Бога и заразила того же Панчина атеизмом. Кстати, есть недавние исследования (Olivera Petrovich из Оксфордского университета), что последнее предположение, возможно, недалеко от истины, – религиозность есть начальное состояние человека, а атеизм – приобретенное вследствие воспитания (на всякий случай, сама исследовательница атеистка). Я пытался подыскать краткое определение Панчина, но наиболее точно, пожалуй, подходят к нему слова великой и ужасной производительницы афоризмов Раневской: «Есть люди, в которых живет Бог, есть люди, в которых живет дьявол, а есть люди, в которых живут только глисты». Панчин – невежда, не отличающий сумму от сущности. Эти люди готовы придумывать любую ерунду, позорить себя и науку, играть на стороне обезьян, предавая «своих» – и все ради чего? Чтобы подогнать всю эту чушь под заранее готовый ответ – эволюция, атеизм. Каковой ответ сам по себе не просто неверен, но именно своей ложностью делает все попытки его обосновать столь нелепыми.

Михаил Никитин. Фото: Антропогенез.ру

4. Яркой звездой на небосклоне проекта засиял биолог Михаил Никитин. Настолько яркой, что его выступление чуть было не вошло в анналы науки. «Если вы, конечно, понимаете, о чем я». Заслуживает внимания его доклад «Мог ли «Боинг-747» возникнуть случайно?» Соколов и К° пообещали зрителям шоу разоблачить якобы любимый аргумент противников эволюции, высказанный Фредом Хойлом, о том, что случайное возникновение живой клетки столь же невероятно, как случайная сборка «Боинга» в результате пронесшегося по свалке торнадо. Однако просветители, готовя свою психическую атаку, как в кинофильме «Чапаев», запутались в логике и формулировках, и в итоге сами себя высекли. Очевидно, следовало ожидать «разоблачения» в виде констатации того, что параллель «Боинга» и торнадо с клеткой ложная, либо что «Боинг» тут вообще ни при чем, и перейти к тому, чтобы показать именно возможность случайного образования клетки (ибо случайность бессмысленно доказывать или демонстрировать через аналогию с продуктом разума). Но логика наших новаторов уникальна тем, что она непредсказуема, так как ее просто нет. Вместо приведения аргументов о возможностях самовозникновения клетки, Михаил Никитин совершил ловкую подмену и стал разоблачать как бы миф о самосборке «Боинга»! Кто бы мог подумать – оказывается «Боинг-747» возник не на свалке, и не случайно, а прошел большой путь, через целую цепь конструкторских решений, начиная от первых самолетов братьев Райт. Ура, оппоненты посрамлены, их миф о случайном возникновении «Боинга» разоблачен! И не приводя никаких доказательств, Никитин мимоходом, на одной лишь придуманной им аналогии, сообщает что-то типа – вот так было и с живой клеткой. Если «Боинг-747» прошел через этапы инженерно-конструкторской «эволюции», то и клетка могла. Все это напоминает доказательство из старого сериала «Друзья», примерно в таком виде: – «Хотите, я вам сейчас это на пальцах докажу?» – «Хотим». – «У вас есть пальцы?» – «Да». – «Посмотрите на них. Вот так и клетка образовалась сама!» Логика у Михаила Никитина абсолютно та же. Таким образом, Никитин сам себя посадил в лужу трижды, не сходя с места. Подменил демонстрацию возможности самосборки клетки идеей о невозможностью самовозникновения «Боинга». Провел логически абсурдную аналогию меж разумными и случайными событиями (его логика волшебна – клетка самособралась случайно, потому что «Боинг» был создан разумно). И третье – Никитин так и не понял, что разоблачает не антиэволюционный миф, а собственное соломенное чучело, потому что никакой аналогии Фреда Хойла не существует. Это не аналогия, а, скорее, метафорическая оценка вероятности события, троп, риторика. «В это так же трудно поверить, как в любую невероятность», – сказал, по сути, Хойл. Он мог оценить событие через что угодно, например, сказать, что самопроизвольное возникновение клетки столь же маловероятно, как полет на Луну на пушечном ядре. И тогда Никитин, полагаю, взялся бы разоблачать полет на ядре, но с тем же абсурдным выводом по аналогии – что летают же люди на Луну на ракетах, а значит, и клетка возникнуть смогла!

5. Как нельзя лучше попал в соколовский стиль и его специфическую логику некто Клим Жуков, позиционирующий себя как историк. Давая ему краткую характеристику, можно было бы просто сказать – какой же он <...>! (сравнение с французским писателем-фантастом Ивом Гандоном, 1899–1975, скрин) – но это было бы не совсем справедливо в отношении других участников проекта – так выделять его одного в ущерб остальным. Тем не менее, он даже среди других «писателей-фантастов» проекта – персонаж отдельный, на многих непохожий, «свой собственный мальчик». В первом своем выступлении на форуме «Ученые против мифов» Клим Жуков заявил, будто на Украине на полном серьезе принята теория, что Черное море было вырыто протоукрами, а из отвалов они насыпали Кавказские горы. В принципе, такие фейки, – то есть легкое и благожелательное принятие «историком» столь явных фейков, – сразу маркируют персонажа как человека недалекого и, главным образом, предвзятого. Как только я услышал в форумном ролике характеристику, данную Жуковым кому-то из русских философов – «белогвардейский эмигрант», то сразу стало понятно, какие интересные истории этот тип будет выдавать в дальнейшем. Что полностью подтвердилось и во втором выступлении, где этот персонаж, напрягая все ганглии, с партийной прямотой разоблачал, если не сказать, громил, книгу Бориса Акунина «История Российского государства», обвиняя ее в антинаучности и антиисторичности, но более, что было видно невооруженным глазом, руководствуясь своей идеологической неприязнью к самому автору. Весь юмор в том, что Акунин в своей работе предупредил критиков, что в истории не силен и что его книга – его личное субъективное восприятие истории, что является абсолютно законным правом писателя – подчеркну, не перевирать факты, но давать собственную трактовку событий. Слушать, как Клим Жуков критикует, не въехав в суть и как ему удается каждым аргументом промахнуться мимо цели, было забавно. Он выглядел столь же тупо, как если бы домотался до астрономов, что те не работают в архивах, или до артистов балета – что сюжет балета «Спартак» исторически неточен, или до поваров, что те готовят салат «Оливье» не по историческому рецепту. А знакомясь с другими выступлениями персонажа в сети, касающимися оценок нашей недавней истории, испытываешь чувство метафизической тошноты. Просто, извиняюсь, метафизически блюешь. Понимаешь, что это один из тех «историков», про которых говорят, что его нетрудно поймать на лжи, но вы попробуйте поймать его на правде. Человек, говорящий о преступлениях с пафосом и нравоучительно, легко раздающий оценки чужим переломанным судьбам, конспиролог, искатель иностранных заговоров и отовсюду торчащих ушей – полный узнаваемый набор «propagandicus mozgoebicus» (термин Олега Куваева). Антропогенезники, позиционирующие себя как борцы с мракобесием и собирающие все соринки в чужом глазу, бревна в виде товарища Жукова у себя в глазу не видят, ибо вместе с Жуковым регулярно нападая на того же Фоменко, как будто не понимают, что Жуков сам является первейшим фальсификатором истории, настоящим альтернативщиком, и что если Фоменко придумывает несуществующее, то Жуков фальсифицирует историю ради оправдания той мерзости, которая сегодня проникла в каждую клеточку нашей общественной жизни. Этот сегодняшний период еще будет предметом изучения психологов и психиатров, когда поощрялись самые низкие человеческие качества, охотно разлившиеся в ответ морем помоев. Но посмотрите на того же Соколова, – ах, лжеученые и создатели мифов засоряют мозги молодым людям, а мы, просветители, этому противостоим. О, да. Только один из тех, которым вы противостоите, находится с вами на одной сцене. Да и не он один. Устроителям форума кажется, что такие персонажи, как Жуков, являются некоей составной частью проекта, гарантирующей его успех и нормальное функционирование. Но как реактор в Чернобыле взорвала система его защиты, так и я желаю проекту «Ученые против мифов» дальнейшего «функционирования и защиты» в виде сотрудничества с Климами Жуково-Чугункиными. Это люди-маркеры, люди-детекторы, по которым все вменяемые отличают норму от патологии.   6. Целью моей статьи не является обзор деятельности участников и «просветителей» соколовского проекта, и я, к сожалению или к счастью, в сортах научных просветителей не разбираюсь. Часть выступлений на форуме, как мне показалось, не имела никакого отношения к борьбе с мифами и так называемой лженаукой, а была штатными докладами, освещающими ту или иную узкую тему. Смотрел в сети мультфильм некоего Сергея Кривоплясова из той же компании. Судя по тем частям тела, которым он уделяет особое внимание при реконструкции самки ардипитека, его голову занимают и иные думы, помимо анимационных, заставляя вспомнить анекдот: «Жениться тебе, барин, пора!» Фрагментарно читал также заметки или смотрел ролики выступлений других «просветителей» проекта, посвященные как бы разоблачению мифов – о космических богах, пирамидах, ГМО и проч. Все они обладают все той же, общей родовой травмой – отсутствием логики, избирательным зрением и страстью к упрощению – все это тот же Панчин, только в профиль. Вообще я все сильнее укрепляюсь в мысли, что в такие компании просветителей люди собираются не по принципу обладания чем-то общим, а отсутствия, в данном случае – отсутствия логики и игнорированию научного метода. Почему человек, если он просветитель «круга Соколова», то, к гадалке не ходи, еще и невежда? Почему у «соседей» не так? Почему, например, Ивар Максутов, принимая участие в дискуссии «Теология – это наука?» на одной стороне с Соколовым, осадил его, когда тот бодро решил срезать оппонента-теолога – а каковы, типа, практические результаты вашей теологии, в чем ее успехи? (Мне это напомнило сталинское: «А сколько у этого папы (римского) дивизий?» – «С моими дивизиями он познакомится там», – заочно ответствовал Сталину папа). Почему Максутов мыслит логично и последовательно, а абсолютное большинство антропогенезников и «ученых против мифов» – нет? Александр Панчин, не раздумывая, со смелостью незнайки заявляет, что философия ученому не нужна. Марков насуплено бормочет то же самое – предпочитаю, мол, иметь дело с фактами, а не с болтовней. Александр Соколов рассказывает о себе, что прослушал три семестра логики, но в ней не силён и ее не понимает. Василий Томсинский, примкнувший к проекту, считает, что логика в естественных науках однозначно не нужна. Брат Соколова, модератор сообщества, на просьбу одного из участников вывести из постулатов эволюции какие-нибудь логические следствия – банит вопрошающего, объявляя подобные вопросы троллингом! Все это очень странно, поскольку не понимать и отрицать философию – это, в частности, не понимать задач и смысла самой науки.

Обезьяны на о. Бали, портящие туристам фотоснимки. К чему я разместил тут это фото, сам не понимаю. Фото: Caters News

Возвращаясь к упомянутой дискуссии о теологии, помнится, что в студии собрались образованные и вежливые люди, готовые выслушать мнение оппонента и дискутировать с ним. Картину портили находившиеся среди них Соколов и Панчин, присутствие которых среди людей другого интеллектуального уровня слишком бросалось в глаза. Вызывало недоумение – зачем приглашать на передачу этих, когда гораздо познавательней и экономней по времени послушать мнение интеллектуалов и нормальных ученых? Соколов напоминал Кису Воробьянинова, присутствующего тут для надувания щек – он периодически делал плавные повороты головы, изображая важность и выдерживая статичность лица, – так ведут себя люди позирующие и постоянно думающие о том, как они выглядят со стороны. Другому, Панчину, напротив, как раз не мешало бы озаботиться тем, как он выглядит со стороны, ибо вид радостного розового поросенка, вращающего выпученными глазами и что-то безостановочно бормочущего – все это в комплекте со сказанным им производило странное впечатление. Было слишком очевидным, что Соколов и Панчин пришли сюда не для диалога. Их не только не интересовало мнение оппонентов и сторонников, но физически ощущалось мучение, с которым им приходилось ждать, пока закончит говорить собеседник, чтобы начать говорить самому. Если Панчин еще использовал свой приход в студию как возможность вылить полный ушат знаний на головы присутствующих, то Соколов просто не слушал того, о чем присутствующие говорят; реакцией на любые их слова была лишь снисходительная ухмылка человека, уже знающего все ответы. Это типичное самоощущение сектанта – что лишь сама причастность к науке как чему-то высшему и безусловному делает тебя уже правым всегда и во всем. Вы, олухи, не принадлежите к экспертам от науки, как принадлежу к ним я, и будете мне тут пытаться еще что-то объяснять?   Эпоха полупросвещения 1. Социология – дисциплина любопытная в том плане, что позволяет выявить некоторые неочевидные с точки зрения стандартной социальной матрицы вещи. В частности, как и по каким причинам некие группы или сообщества, позиционирующие себя определенным образом, начинают проявлять признаки других групп и в итоге трансформируются в нечто изначально себе противоположное. Я бы не стал придавать социологии некое преувеличенное значение, но говорю об этом лишь потому, что некоторые ее ныне мне известные выводы совпали с моими более ранними предположениями. На относительно недавнем «Слете просветителей», организованном фондом «Эволюция», социолог Виктор Вахштайн в своем докладе поделился выводами, согласно которым научное просветительское движение в нашей стране не просто зашло в тупик, а выродилось в собственную противоположность, о которой говорит само название доклада, «Популяризация науки: от просвещения к мракобесию» (Вахштайн, «Популяризация науки...»). За последние десять лет, по словам докладчика, в области научного просветительства произошла очевидная трансформация. На первом этапе, когда воспрянувшая от предшествующей депрессии российская наука чувствовала новые перспективы, просветительство напоминало некую взаимно приятную игру – журналисты заинтересовались учеными, а ученым было «по кайфу» выйти из своей лаборатории и поговорить с широкой аудиторией на тему своих занятий. Но на втором этапе произошла массовая медиатизация этого процесса и никто не заметил, как просветительское движение стало движением в полном смысле этого слова, перешло на этап мессианского мировоззрения. Ученые-популяризаторы уже не играли в приятную игру, а несли свет истины. В этот момент просвещение обрело черты нового религиозного движения с полным набором всех его признаков «с прозелитизмом, с мессианством, с пониманием того, что перед нами темная масса людей, которым нужно нести свет теории эволюции и которые, если завтра не узнают о достижениях в исследовании нейросетей или про очередную книгу Ричарда Докинза, без этого просто не проживут». Третий этап движения, по мнению Вахштайна, связан с последними деструктивными процессами в нашем отечестве – падением образовательного уровня, активизацией РПЦ и псевдорелигиозности, – всем тем, что просветители именуют мракобесием. До этого просветительскому движению не хватало только врага (ибо «непросвещенная масса не враг, а еда, это все то, куда вы (докладчик обращается к просветителям, – А.М.) несете свет Ричарда Докинза»). Но после 2013 года у движения, наконец, появилось то, чего так не хватало – мощный враг; и отныне просветители уже не только просвещают, но и борются с мракобесием – с клерикализацией общества, кафедрами теологии в технических вузах, с гомеопатией, отрицанием прививок и пр. Именно на этом третьем этапе мессианское, религиозное движение научных просветителей приобрело ко всему прочему еще черты военизированного, агрессивного, нетерпимого к любому оппонированию сообщества, с мировоззрением осажденной крепости и четким делением на своих и врагов. В результате произошедшей трансформации просветительское движение в России само стало мракобесием в классическом понимании этого слова. Здесь я полностью согласен с выводами Вахштайна. Действительно, в просветительстве как таковом граница проходит по линии между знанием и незнанием, между прибылью информации и убылью незнания. У наших же «новаторов до Вержболова» эта граница – именно боевая граница, линия фронта, по одну сторону которой находятся те, кто уже обрел окончательную истину (и здесь же просвещает темную массу), а по другую – лютый враг. Агрессивность и нетерпимость к оппонентам у наших марковых и соколовых хорошо известна, как известно и то, что любая цензура и агрессия маркируют проблемность собственной позиции. Где лежит граница между учеными, то есть настоящими производителями, или добытчиками, научного знания – и научными просветителями? Я не буду углубляться в сущности и определения, но напомню общепринятое мнение, что научное знание – это всегда огромный и противоречивый массив данных, набор фактов, которые ученому нужно как-то связать своими объяснениями воедино. Наука никогда не сообщает нам истину в последней инстанции, она лишь строит модели разной степени достоверности. Настоящий ученый никогда не скажет, что он познал что-либо до конца, что он до конца уверен в каком-то знании. Но между учеными и обывателями (потребителями научных знаний о мире) – перекинут мостик, состоящий из тех самых просветителей. И если у условно настоящих ученых граница познания все время колеблется меж более достоверным знанием и менее достоверным, то граница мировосприятия популяризаторов, как было отмечено выше, проходит между обладанием окончательной истиной и позиционными боями с мракобесами. Наши просветители не могут просвещать массы в вероятностной стилистике, присущей действующим ученым: «возможно, было так, а возможно, этак, мы точно не знаем, нужны новые факты и исследования. Мы лишь предполагаем, что вот так». Нет, просветители, по словам Вахштайна, это производители несомненности. Они, в отличие от ученых, уже обрели истину, уже сделали свой выбор в пользу того предмета, который для самих ученых еще неясен. «Творческий» метод просветителя, его парадигма – это подача материала как очевидного факта, устранение любых сомнений, и даже убийство любых сомнений. Мол, все, что говорим мы – мы знаем наверняка, этот вопрос закрыт, это доказано наукой. Если вы этого не принимаете, мне жаль вас, вы невежда или мракобес. То есть просветитель вместо вероятностного научного взгляда транслирует в массы свой собственный взгляд, субъективный, хотя внутренне это его искренний выбор. В принципе, существование такого механизма передачи знаний от не до конца уверенных ученых к потребляющей научный попкорн массе можно понять и даже с ним согласиться. Быть таковым – в общем случае даже некое базовое свойство научного просветительства. Обыватель хочет знать, откуда взялось всё, как работает и что было, когда нас еще не было. Ему нужна лишь общая картина и ее определенность. И просветитель, по сути, излагает наиболее вероятные, принятые, «договорные» научные модели в упрощенном виде.

Понеслось просветительство по трубам! Коллаж: Golden Time

Однако это именно фокус. И суть его в том, что Марков, так сказать, апроксимирует, но не то. Если мы знаем, какие черепа, точнее, чьи мозги используются в «качественной» диаграмме, то увидим, что все данные распадаются на три группы. В первую группу, выделенную условной диапазонной полосой А, включены обезьяны, чей объем мозга находился в одних и тех же пределах (400–600 см3) от начала «эволюции» и до наших дней (нынешние понгиды добавлены мной в границы современности, в конце «ленты» А). В эту кучу, «на эту беговую дорожку» свалены Дробышевским и те обезьяны, которые согласно принятой схеме даже не были нашими предками – парантропы бойса, эфиопские и робустные. Казалось бы, при чем здесь парантропы к нашему росту мозга, но именно парантропы имеют наибольший мозг среди обитателей выделенного участка А, так, что даже выходят из его границ в единичных случаях. А в целом неплохо подтягивают всяческих австралопитеков повыше. Овал же Б составляют люди хомо эргастеры, как бы внезапно появляющиеся в истории. Экспонента Маркова проходит по границе их разделения с обезьянами. Согласно эволюционной схеме, именно здесь, плюс-минус в районе добавленной мной вертикальной линии, должен был состояться (и декларируется) переход от ископаемых обезьян к людям. Но мы видим терминальную нестыковку – люди и ископаемые обезьяны существуют тут синхронно, но анатомически и морфологически, включая строение мозга, являются абсолютно дискретными существами, то есть никакого перехода от обезьян к людям в виде увеличения объема мозга в это время тут не существовало. Мы всего лишь наблюдаем картину того, как примерно хронологически одновременно соседствовали разные существа с разным объемом мозга, при этом каждый в своем мозговом диапазоне. Поэтому в целом говорить о каком-то последовательном увеличении мозга от обезьян к людям в этот период (Марков) или резком скачке (Дробышевский), не учитывая дискретности существ, которая палеоантропологам достоверно известна – это такой же абсурд, как говорить о росте мозга лошадей в процессе превращения их в людей (раз уж они обитали вместе), да еще из человеческого черепа в комплекте с отдельно найденным копытом соорудить переходную форму – кентавра[3].

Овал В на схеме – это уже хомо эректусы, плавно переходящие в гейдельбержцев и сливающиеся с современными Homo sapiens, каковые сапиенсы также, как и первые люди эргастеры, возникают в истории ниоткуда и сразу почти по всему миру. Произошли ли эректусы и гейдельбержцы от хомо эргастеров или еще от кого, нам уже неважно, отметим лишь, что с первого же появления эректусов (овал В) среди них одновременно присутствуют как мелкоголовые экземпляры, так и те, чей объем мозга уже в границах современных значений, и в дальнейшем реальному увеличению человеческого (и только человеческого) мозга во времени сопутствует постоянный существенный разброс значений. При этом мы не знаем полного диапазона эргастерных значений (овал Б), поскольку имеем лишь единичные разрозненные экземпляры (что в принципе само по себе делает статистические выводы мало достоверными, поскольку величина погрешности в подобных случаях всегда превышает оцениваемый результат). Что же мы имеем в итоге? Согласно схеме, последовательное увеличение объема мозга наблюдается, но только у людей группы В относительно людей группы Б, а у обезьян – ископаемых ли, современных – весь представленный хронологический период мозг остается неизменным в своем диапазоне А. Если мы точно знаем, что люди Homo ergaster никак не связаны с хронологически одновременными им ископаемыми обезьянами, то вопрос «а откуда появились эргастеры?» не является ни опровергающим имеющуюся по факту дискретность обезьян и людей, ни тем более подтверждающим их родство. А существование миниатюрных человеческих форм с мозгом в диапазоне 400–650 см3, таких как Homo floresiensis, Homo naledi, а также Homo luzonensis, относящихся к относительно недавнему периоду истории, показывает возможность миниатюризации Homo не только в островных, но и континентальных условиях, и полностью сводит на нет утверждение, что небольшой мозговой объем первых известных эргастеров является для этого таксона начальным, «стартовым», что он якобы лишь один из этапов в цепи роста мозга от обезьян к человеку, с дальнейшим неизменным увеличением у Homo. Первые известные нам хомо эргастеры в неблагоприятных условиях плейстоценового похолодания и жизни в дикой природе не просто могли, а обязаны были иметь объем мозга, уменьшенный в сравнении с нашим и более поздними Homo, тем более, повторюсь, что нам неизвестен полный мозговой диапазон эргастеров. Но факт существования почти 2 млн. лет назад людей эргастеров с минимальными 650 кубиками мозга и факт недавнего существования флоресских и южноафриканских людей с мозгом всего 400 кубиков закрывает идею постепенного увеличения мозга гоминид, равно как и все эти экспоненты безостановочного прогресса, и особенно «логическую» концепцию – «небольшие размеры мозга и тела древние люди могли унаследовать только от обезьян». У меня есть собственная точка зрения на происхождение эргастеров (кстати, формально совпадающая с точкой зрения Луиса Лики, утверждавшего происхождение более «примитивных» форм людей от анатомически более современных), – где небольшой мозг эргастеров есть некий количественный спуск от более крупных форм, следствие их миниатюризации. Однако, следуя фактам и оставаясь в научных рамках, мы по самому экономному сценарию обязаны допустить, что эргастеры произошли от какой-то неизвестной нам формы людей с небольшим черепом и затем, в процессе улучшения условий существования, достигли современных мозговых значений (это не эволюция, а заложенный механизм приспособления к окружающей среде и «качеству жизни» по типу акселерации, поскольку известна зависимость, что мозг человека увеличивается вместе с улучшением условий его существования – оседлостью, коллективными стратегиями выживания, созданием собственной искусственной среды, питанием и др.). В свете того, что мы имеем, это будет наиболее вероятный сценарий событий, и именно такого, самого экономного сценария, требует от нас научный метод. Но то, что нам пытается скормить «Антропогенез», да еще со всякими апроксимациями и расчетами скорости эволюции в дарвинах, да еще на статистически малодостоверных данных – это сфабрикованная псевдонаучная фальшивка, созданная с целью наукообразно преподнести нам чушь о нашем родстве с обезьянами. Еще хуже, что эти просветители сами не видят за деревьями леса, то есть за схемой не видят реально происходившую картину. Гляньте-ка, данные, собранные Дробышевским, это гарантия качества. Дробышевскому нужно выходить на сцену не в халате джедая, а в шароварах фокусника Акопяна, хоть отца, хоть сына, и со шляпой для извлечения эволюционных кроликов, и с волшебной палочкой.   2. Еще пример. Почему в принципе в недавние времена прямохождение обезьяны могло считаться маркером ее очеловечивания? «Во-первых, это просто красиво». То есть этому признаку была приписана так называемая прогрессивность по аналогии с человеком – если обезьяна ходит на задних лапах, то она встала на путь очеловечивания. В качестве причины самого прямохождения ранее придумывались многоходовые сценарии, вроде того, что двуногая локомоция освободила обезьяне руки для изготовления орудий, каковое изготовление вкупе с необходимостью думать и накапливать объем новой информации привели к увеличению обезьяньего мозга и пр., но сегодня все полетело в тартарары – и прямоходящие обезьяны, как считается, существовали уже 7–9 млн. лет назад (Бахолдина, 2004), и прекрасно все эти миллионы лет жили без всякой потребности делать инструменты и наращивать объем мозга, а сами орудия встречаются уже 3–2,5 млн. лет назад в разных частях света, когда согласно схеме, ни человека, ни тем более кандидатов на его предки там еще быть не могло. Триада оказалась неработающей, ибо даже на примере известного энциклопедиста Вассермана видно, что никакое наращивание объема информации не может заставить человека думать, а только добавляет новых карманов на жилетку. Но одно дело, когда парадигма того же прямохождения устарела, а ты ее продолжаешь использовать. Но совсем другое, когда тебя настолько заклинило на старых схемах, что ты продолжаешь это прямохождение налево и направо уже намеренно выдумывать, хотя оно уже, как говорится, и не к месту. И заметьте – не потому, что уже все что надо доказано и прямохождение в качестве аргумента избыточно, а потому что в карманах эволюционной жилетки, в отличие от вассермановской, пусто; нет ничего нового, только просроченный товар. Тут надо отметить, что попытки приписать каждой найденной ископаемой обезьяне прямохождение родились не у нас, и для многих западных исследователей это стало некоей исторической традицией. Такого же плана, как, например, у астрономов, которым неинтересно смотреть на пустой и мертвый космос и поэтому они, веря, что жизнь зарождалась в воде, «находят» воду на каждой планете Солнечной системы – причем, сначала «находят», а потом пытаются объяснить, как подземная вода в жидком состоянии существует на том же Плутоне, где температура на поверхности – минус 273°С, а до Солнца 6 миллиардов километров. Аналогично зациклены на старых традиционных маркерах сторонники так называемого палеоконтакта, видящие в каждой древней мегалитической постройке творенье рук «космических богов», причем по принципу, сходному со сторонниками обезьяногенеза (любая двуногая обезьяна автоматически «человечна», а любой мегалитический фундамент под поздней кладкой из грубого камня – творение «космических богов»). Надо ли говорить, что при таких вольных допущениях прямохождение каждой найденной древней обезьяны у конкурирующих за самого предкового предка палеоантропологов должно первым делом настораживать возможностью своей «рукотворности»? В итоге палеоантропология пришла к печальному результату – в ее логике сам общий предок был уже по сути прямоходящим, если прямоходящими были и ореопитек (9 млн. лет н.), и сахелантроп (7 млн. лет н.), и оррорин (6 млн. л.н.), и ардипитек (4,4 млн. лет н.), и Люси (3,6 млн. лет н.) – и при этом все «предки» как-то умудрялись совмещать свое прямохождение с древолазанием и прыжками в ветвях. Тогда какой в этом прямохождении обезьян сермяжный смысл для нынешних сторонников обезьяногенеза? Действительно, на Западе вся палеоантропология погружена в допущения, сомнения и баталии, но Дробышевский и К° непререкаемо действуют в рамках старой традиции, где эволюция любой обезьяны все еще непременно связана с размером мозга, способностью держать камень в руке и прямохождением. Это все, что у нас, типа, осталось из эволюционного супового набора, но именно поэтому будем блюсти традиции старой школы свято.

Наш как бы предок ардипитек (4,4 млн. лет, слева) и современный шимпанзе бонобо (справа). По: Science 02.10.2009

Вот, допустим, перед Дробышевским тот же ардипитек (Ardipithecus ramidus), которого, несмотря на разность мнений в западном палеоантропологическом сообществе, весьма желательно здесь, на родине, забубенить в человеческие предки, хотя у того и мозг, и «трудовая мозолистая кисть» совсем уж обезьяньи, а о прямохождении практически ничего не известно. Со словом «забубенить» тут все понятно и замечательно – это глагол несовершенного вида, уже переходный к совершенному, а как сделать переходным и совершенным ардипитека? И вот в этом и кроется весь секрет, почему информацию «Антропогенеза.ру» не следует воспринимать как достоверную, так сказать, распахнув ей уши навстречу. Стопа ардипитека – сугубо обезьянья, хватательная, с отведенным в сторону большим пальцем. Как она может быть одновременно и «рукой», и опорной стопой с упругим сводом для ходьбы – сие тайна великая есть, но прямохождение надо из этой обезьяны вытрясать. Помимо прочих разрозненных частей, сохранился фрагмент этой стопы, маленькая кубовидная кость. Как отмечает Дробышевский, она в целом похожа на таковую у шимпанзе, но ведь мы, искатели эволюции, учитываем не это, а ищем что-либо эволюционное. Поэтому две маленькие бороздки на этом фрагменте (не имеющие никакой таксономической ценности), как выражается наш систематизатор, «скорее человеческие». Отметим – фрагмент стопы с бороздками от крепления одной из мышц, которые субъективно «скорее человеческие». Но вот вам и убойное, железное доказательство: «в стопе, по всей видимости, присутствовала дополнительная кость os peroneum, укрепляющая связку длинной малоберцовой мышцы, что косвенно свидетельствует о существовании продольного и поперечного сводов». По всей видимости, Карл! В целом кубовидная косточка похожа на таковую у шимпанзе, но если допустить, что в стопе присутствовала еще дополнительная косточка, то это косвенно может свидетельствовать о наличии свода стопы. А наличие свода стопы может косвенно свидетельствовать о прямохождении. И вуаля, Дробышевский прямо говорит, что ардипитек имел способность к двуногому прямохождению. Это наука! Тем выводам об ардипитеке, которые на западе являются предметом баталий и многими категорически оспариваются, Дробышевский ищет новое подтверждение. Но уже Соколов, этот недавний любитель ввязываться в любой диалог с целью пропаганды и раскрутки своего сайта (ни реплики без поучения и ссылки!), уже врет как свидетель, не моргая и не отводя честных глаз: «В стопе ардипитека имеется добавочная малоберцовая кость os peroneum; эта кость также присутствует в стопе современного человека, но отсутствует в стопе человекообразных обезьян» (скрин одного из ранних поучений гуру на «Элементах»). Вот завидное счастье любого ветрогона – то, о чем Дробышевскому только мечтается, то у Соколова уже точно имеется! И стараться не надо, просвещай народные массы с легкостью и удовольствием. Такое просветительство, правда, именуется обманом. Более грубые синонимы приводить не будем. Никакой os peroneum в стопе ардипитека не имеется, и что значит – «эта кость также присутствует в стопе современного человека, но отсутствует в стопе человекообразных обезьян»? Что это за полуграмотный бред? В стопе человека эта дополнительная кость встречается всего у 8–9% людей, развиваясь в общих случаях как результат значительной физической нагрузки на малоберцовую мышцу и ее сухожилия, или травматических изменений канонических костей в этой области, например, у спортсменов или артистов балета. По сути, это травматический костный вырост. Дробышевский рассуждал так – если бы мы нашли у ардипитека дополнительную os peroneum, это было бы свидетельством больших нагрузок при изгибании и вращении его стопы и косвенным образом указывало бы на прямохождение. Ибо полжизни проводя на дереве и вися на руках, «трудовые мозоли» на ногах не заработаешь. Но это уже неадекватность, потому что у обезьяны принципиально не может быть нагрузок на стопу, сравнимых с намеренно силовыми человеческими. К тому же, логическая конструкция Дробышевского здесь такая же, как – если бы мы нашли след от фуражки на черепе ардипитека, это было бы свидетельством того, что он носил фуражку как человек. Но в рамках этой условной конструкции Александр Соколов, подхватив мысль джедая, уже врет как из ведра – мол, на черепе ардипитека достоверно имеются следы от фуражки, которые встречаются только на черепе человека, но отсутствуют на черепе обезьян. Еще бы! Потому и отсутствуют у обезьян, что это вы сами приписали ардипитеку человеческий признак! Фразу «недавний любитель» я употребил потому, что ныне Александр Соколов занят уже более серьезным делом, чем сетевые поучения несмышленышей, хотя когда-то за любую возможность дать ссылку хватался чаще, чем Майкл Джексон за яйца. Однако зная, что мафия приучена контролировать все, я с легким замиранием попкорна в ведерке заглядываю в русскоязычную википедию – и о, боги, – в статье 2019 года читаю: «Кроме того, в стопе ардипитека имеется добавочная малая берцовая кость (os peroneum), которая присутствует в стопе человека, но отсутствует в стопе других современных гоминидов» (скрин 08.2019). И – всё, пошла деза гулять по русскому интернету, причем эту фразу народ копирует слово в слово, не понимая, о чем речь, чтобы чего не напутать, но приводя как неопровержимое доказательство человечности ардипитека. Предлагаю эту тему развивать и далее. Пусть Дробышевский напишет, что, мол, если бы у ардипитека нашли пирсинг и желтые никотиновые зубы, сточенные мундштуком, то это косвенно бы говорило о его человечности. А Соколов пусть протолкнет в википедию, что все это было достоверно обнаружено у ардипитека – и пирсинг, и следы мундштука.

Современная отечественная палеоантропология методологически все еще сохраняет архаику прошлых десятилетий, что, вероятно, является ее защитной реакцией на новые непреодолимые вызовы

Разумеется, в англоязычной википедии ничего подобного о дополнительной кости ардипитека и близко нет – там царят все те же свойственные нормальному обществу (где люди друг друга слышат) предположения, разногласия, опровержения, сомнения. Более того, многие западные ученые считают ардипитека предком шимпанзе, ибо он совсем рылом не вышел быть на нашей линии. Но, в целом, отсюда сделаем вывод, что люди, аудитория, доверяющие «Антропогенезу» и К°, потребляют под видом науки откровенную лапшу. Уже неважно, что и само прямохождение ископаемых обезьян не имеет отношения к их очеловечиванию, и неважно, были ли все эти так называемые гоминиды в реальности прямоходящими. Неважно, какого объема у них был мозг, ибо по структуре он был обезьяний и находился в одном обезьяньем диапазоне от начала времен по сей день. Неважно, какие косточки в кисти обезьян напоминали человеческие – все эти обезьяны от начала времен до наших дней имели длинные кривые пальцы, приспособленные для древолазания и никогда не использовали кисть для тонкой работы. Очевидно, что авторов «Антропогенеза» просто заклинило на старых аргументах и схемах. Но если раньше палеоантропологи накручивали лапшу из прогрессивных концепций (вспоминаю узбеков, ловко накручивающих мотки тянущейся лапши для лагмана), то нынешние Дробышевский, Марков, примкнувший к ним Соколов и иже с ними – не просто накручивают лапшу из концепций устаревших, а еще и пытаются спасти их враньем. Причем их не смущает, что это уже напоминает некое раздвоение, существование одновременно в двух реальностях. В одной – «танцуют все!» – то есть все ископаемые обезьяны, включая официально неродственных человеку, уже и без того с первых дней этой обезьяньей истории обладают прямохождением, а в другой – коллеги, будем вытрясать прямохождение из любой древней косточки, ибо если найдем, то оно – свидетельство эволюции («Прямохождение есть? А если найду?»).   3. И третий пример. Меня всегда удивлял один из любимых приемов пропагандистов обезьяногенеза – доказывая принадлежность к человеческой линии какой-либо ископаемой обезьяны, сравнивать ее с шимпанзе. Еще со времен форумных дискуссий меня изрядно притомили известные иллюстрации, изображающие челюсть австралопитека, размещенную между челюстями современного человека и шимпанзе (как вариант – таз австралопитека между тазовыми костями человека и шимпанзе, либо бедренная кость и пр.). Такой же фокус проделывали и с костями ардипитека, и пр. По мнению обезьянолюбов, подобное промежуточное положение той или иной части скелета некоей ископаемой обезьяны должно являться аргументом, что австралопитек был нашим предком. «Могу сказать, – пишет Дробышевский, – что я лично провёл «статистическое исследование множества количественных параметров костей австралопитеков, живущих в настоящее время человекообразных обезьян и человека».<...> Несмотря на то, что современные шимпанзе – не наши предки, австралопитеки практически на всех графиках... располагаются строго между шимпанзе и людьми, причём пропорционально своей древности» (Дробышевский, «Не надо ставить науке...»)

Верхние челюсти шимпанзе, австралопитека и современного человека. Фото: William Kimbel

Неадекватность номер четыре. «Ох уж эти сказки, ох уж эти сказочники». На чем, помимо самой идеи эволюции, базируется столь бодрое утверждение, что австралопитек или ардипитек, или еще какой-нибудь древний обезьяний хлыщ, является нашим непосредственным предком? На том, считают эволюционисты, что этот некий ископаемый обезьяний хлыщ по целому комплексу признаков ближе к человеку, чем к шимпанзе. Если же мы объективно рассмотрим этот «целый комплекс», то с удивлением увидим, что речь, как и сто лет назад, идет об элементах скелета, связанного с той же «гоминидной триадой» – кроме формы зубной дуги и размера зубов, нам предъявят фрагменты таза, отверстие в основании черепа, какую-нибудь головку бедра с намеком на вальгусный угол или обломок бедренной кости со следами крепления «сильных» мышц (типа «предок» крепко стоял на ногах), а также какие-нибудь элементы в стопе или кисти – все это будет явно не человеческое, но нам настоятельно продемонстрируют, что на фоне шимпанзе этот не ахти какой «целый комплекс» все равно как будто ближе к человеческому варианту. Правда состоит в том, что предъявляемый «целый комплекс», как правило, вполне себе рукотворен, и все якобы человеческие признаки у обезьян всегда додуманы и максимально преувеличены. Сейчас мы не говорим о том, являются ли мелкие зубы обезьяны или ее широкий в сравнении с шимпанзе таз «человеческими» признаками. Мы говорим о том, что в каждом случае реконструкции ископаемых предков – сахелантропа, оррорина, ардипитека, афарского австралопитека и пр. – этому «целому комплексу» уделяется особое внимание, и любая малость, напоминающая что-то человеческое, всегда раздувается; любая неопределенность трактуется в пользу «человечности» найденного предка, а все реконструкции – хоть обвиняйте меня в конспирологии, на здоровье, – намеренно лепятся под концепцию «предка», а не под концепцию – «я простая обезьяна Чи-Чи, потеряла доктора Айболита, а вам случайно подвернулась». На западе ситуация с этими вещами адекватно уравновешена – один фантазер активно проталкивает своего горе-предка, сочиняя и преувеличивая все что можно, а десять критиков делают мартышку из него самого. Но прочтите выкладки «распоясавшегося» без альтернативного отеческого ремня Дробышевского – мало того, что все искажено, перекручено, домыслено и притянуто за уши, но нас еще весело шокируют утверждения абсолютно абсурдные, взявшиеся из неуемного желания, чтоб было именно так, – что все эти ископаемые обезьяны по целому комплексу признаков ближе к человеку, чем к шимпанзе. Что они уже более люди, чем обезьяны. Что ардипитек и современный человек ближе к друг другу, чем к шимпанзе. Что человек и ардипитек вообще ближе к древнему проконсулу (15–27 млн. л. назад), чем к шимпанзе, поэтому наши с ардипитеком человеческие признаки можно считать примитивными, а признаки шимпанзе более прогрессивными – и прочее антропологическое гопничество (вспоминается Шварценеггер из фильма «Правдивая ложь», возражавший изысканной тайской шпионке в присутствии жены – «Никаких «нас» нет, сука!» По крайней мере, у меня был такой перевод). Реальность же такова, что по целому комплексу признаков все эти ископаемые обезьяны – безотносительно к шимпанзе – являются настоящими стопроцентными обезьянами, у которых, как правило, имеются несколько признаков – даже не человеческих, а косвенно указывающих на возможную способность обезьяны к прямохождению (форма таза, бедра, положение затылочного отверстия). При этом все остальные обезьяньи признаки этих существ (длинные руки, форма лопаток и грудной клетки и пр., свидетельствующие о брахиации – движении в ветвях с помощью виса на руках и перехватывания веток), – признаки, ставящие крест даже на этом гипотетическом прямохождении, – эти признаки либо игнорируются, либо им придумываются чудовищные объяснения по типу «обезьяний верх, человеческий низ», – все эти «предки», начиная с самых ранних, почему-то от таза и выше демонстрируют классический обезьяний набор, а нижней частью туловища уверенно шагают в эволюционное будущее. Причем хватательная стопа-рука, предназначенная у всех современных обезьян для жизни в ветвях – удивимся еще раз, – каким-то образом являлась одновременно и пружинящей опорной стопой для вертикальной ходьбы. При объективном же подходе, без фантазий, о более-менее полноценном прямохождении найденных «предков» не позволяют говорить и пропорции их обезьяньего тела, и положение затылочного отверстия (хоть и «смещенного ближе к центру», но подразумевающего мощную мышечную компенсацию на затылке для уравновешивания тяжелого лица и как минимум неполную выпрямленность), и хватательная стопа. Итак – ох уж эти сказочники. Два-три косвенных свидетельства о возможности то ли фрагментарного прямохождении, то ли хождения с опорой на длинные руки по примеру гориллы – дают пропагандистам «Антропогенеза», игнорируя целую массу всех остальных обезьяньих признаков, возможность заявлять о близости этих вымерших обезьян к человеку. Неадекватность номер пять – доказательство по аналогии. Возьмем любое описание Дробышевского ископаемой обезьяны. «Общие пропорции кисти скорее человеческие, чем обезьяньи», «Таз короткий, широкий, сочетает обезьяньи и человеческие признаки», такая-то кость ардипитека или австралопитека «скорее человеческая, чем обезьянья» и проч. А почему эти некие признаки ископаемых обезьян «человеческие»? И почему наличие таких признаков связывается с нашим родством? Здесь Дробышевский, как и все адепты обезьяногенеза в подобном случае, совершает ошибку, недопустимую с точки зрения научного метода – доказательство по аналогии. Например, «если какой-то обезьяний признак похож на человеческий, то он переходный к человеческому». Или: «прямохождение есть человеческое свойство. Если мы найдем признаки прямохождения у ископаемой обезьяны, то это будет доказательством ее очеловечивания и родства с нами». Почему доказательство по аналогии ошибка? Потому, что любая аналогия, сравнение, ассоциация – субъективны и произвольны. «Твои глаза, как бездна, я в них тону», – можно сказать женщине, но это будет мое субъективное сравнение, поскольку «как бедна» ее глаза таковы именно для меня, это может понравиться или не понравиться женщине, однако как строгое определение для описания ее глаз более никем восприниматься не будет (как не будет и иметь никакого отношения к бездне). С помощью аналогии можно передать свои ощущения, проиллюстрировать мысль, но в лучшем случае это останется в рамках искусства или популярного научного изложения как прием или средство. Мы не критикуем баснописца Крылова за то, что у него животные разговаривают. И мы не критикуем Хокинга, когда он сравнивает время со сменой кадров кинопленки. Да, эта аналогия может быть удачна или неудачна, но время – не кадры кинопленки. Но когда мы даем аналогии хотя бы небольшие права в области социальных отношений или, скажем, допускаем ее использование в политической демагогии, она, в силу субъективности, становится уже опасной. «Наш корабль и наш капитан – суть одно, не любишь капитана – не любишь свой корабль». И если в искусстве аналогии «не обязательны к принятию», то в социуме опасными их делает именно их произвольность. В среде же авторов «Антропогенеза», как, впрочем, и в среде прочего большинства отечественных «новаторов», не желающих дружить с философией науки, мы наблюдаем «доказательство по аналогии» не просто как нечто единичное или случайное, а как основной, повседневный, повсеместный и едва ли не единственный «метод». Ричард Докинз проник в голову каждого отечественного просветителя и поступил с ним подобно арахниду, лидеру колонии из «Звездного десанта» – высосал весь мозг. «Они высосали у него весь мозг!» Пользоваться доказательством по аналогии необычайно просто и при этом она кажется такой убедительной! Я уже приводил выше: – «Сейчас докажу это тебе на пальцах, у тебя есть пальцы? Вот так и человек произошел от обезьяны!» Марков «по аналогии» рассказывает нам о том, как сперматозоиды устраивают производственное собрание перед решающим броском, размышляя – поступить ли им альтруистично или эгоистично. Тимонова в связке с Марковым и Дробышевским проводит в своих лекциях и роликах зооморфные параллели с человеческим обществом («у нас все, как у муравьев») и находя эти параллели в человеческой истории («патриотизм родился из животного альтруизма»). В принципе, на этом же полностью построена псевдонаука «этология человека», объясняющая наше поведение как аналог поведению животных, и к этой аналогии каждый из эволюционистов резво прибегает, как жители села Тхина по ночам к Зане. Никитину вообще достаточно провести аналогию меж рукотворным «Боингом» и живой клеткой – и самосборка первой живой клетки «доказана»! Панчин, путая науку с собственными фобиями и принципиально не признавая роли христианства в становлении европейской и мировой цивилизации, легко уравнивает христианство с астрологией или шаманизмом. Клим Чугункин тоже постоянно пытается проводить какие-то параллели, и, хотя его мозг Докинз не высасывал – по причине отсутствия объекта высасывания, – тем не менее, результат часто аналогичен всем вышеприведенным. Но мы о методе «доказательства по аналогии» применительно к Дробышевскому. Итак, если у человека есть ряд неких признаков, рассуждает он, то отыскивая похожие в древних ископаемых обезьянах, мы можем считать это свидетельством их родства с нами. Но это абсолютное суесловие. В реальности эти признаки могут не означать ничего; обезьяний таз, кисть, стопа могут быть обычными биомеханическими аналогами человеческих деталей скелета, ибо если они выполняют одинаковые функции, то отчего бы им не быть похожими? Но у Дробышевского все доведено до демагогического совершенства. Вы еще гадаете, зачем ему потребовалось откатывать систематику прошлого века назад, и всех «архаичных» людей опять записывать едва ли не в обезьяны? Смотрим, в чем фишка. Дробышевский выработал весьма простую и эффективную методику аргументации своих построений. В центре его вселенной находится некий «человек». Это – внимание, – скелет анатомически современного Homo sapiens, «костяной» эталон всего прочего рассматриваемого материала, стоящий особняком, абсолютно неприступный, поскольку любая другая форма Homo, имеющая хоть какие-то костные анатомические отличия от «человека», падает в объятья не к нему, а уводится за шиворот в сторону, в толпу, состоящую из обезьян и «архаичных» людей. Такой подход является очевидным произволом, но весьма удобен для сторонника эволюции, ибо теперь по умолчанию древние люди всегда находятся в одной лиге с обезьянами и вместе с ними сравниваются с «человеком современным». В этой системе координат все Homo, кто не современный человек, это существа не просто с архаичной человеческой, а именно с обезьяньей примесью. Например, о челюсти так называемого денисовского человека, Дробышевский говорит: «Необычный вид человека – не человек, не неандерталец, не пойми кто» (Дробышевский, «Челюсть денисовца…»). То есть «человек» в системе понятий Дробышевского – это только человек современный. Точнее, пардон, его скелет. Из коллег Дробышевского, кажется, нèкому уже бить по этому поводу тревогу, ведь палеоантрополог по сути создал собственную сепаратистскую номенклатуру, согласно которой все, кто не Homo sapiens, должны, как прежде, именоваться питекантропами, питеко-антропами, то есть обезьяно-людьми. Даже неандертальцы, даже палестинские сапиенсы Схул и Кафзех в номенклатуре Дробышевского – обезьянолюди. Таким образом, современный «человек» Дробышевского – это единый и единственный эталон, относительно которого можно наблюдать прогрессивное течение эволюции. Отсюда – любая «архаичность» на изучаемой человеческой кости наделяет ее статусом имеющей «понгидный признак» или «ближе к понгидам», но если любая обезьянья косточка хоть чем-то сходна с таковой у человека, она становится «ближе к человеку» или вообще «человеческой». Илья Рухленко говорит (Рухленко, «Является ли антропология наукой?»), что таковое сравнение обезьяньих костей с человеческими не просто методологически недопустимо, но является сравнением по единственной точке. Это так, но мошенническая схема, использовавшаяся пропагандистами эвогенеза и ранее, здесь доведена Дробышевским до совершенства. Здесь делается не просто сравнение по единственной точке, но еще и с эффектом некоего морфологического контраста. В быту этот прием хорошо известен – если дома плохо и тесно, посели в нем козла, а потом убери. Или, если ты девушка, – выбери себе самую страшную подружку. Или – выбери премьером Медведева. Или – пообещай нечто кошмарное, но потом смягчи до просто плохого – то есть уловка в том, что сравнивай нечто не просто по одной точке, а создай еще контраст с этой точкой, найди некий крайний ей вариант, чтоб возник коридор, в границах которого все будет оцениваться. Поэтому в качестве второй точки, в качестве противовеса главному эталону, «человеку», и взят шимпанзе, или, как вариант, вся компания современных понгид, которые, казалось бы, к гипотетической родословной «от австралопитека к человеку» – не имеют отношения просто ни с какого боку. Но как раз шимпанзе или другие понгиды – с какого надо боку! В этом и уловка. Отныне – что мы пожелаем, то и увидим, ибо красота, она в глазу смотрящего. Рассуждая в логике эволюционизма – может ли в этот коридор попасть нечто древнее, но более обезьянье, чем шимпанзе? Нет. Найдено, да, может, но попасть – нет. Такая ископаемая форма в зависимости от возраста будет объявлена либо имевшей быть до разделения линий человека и шимпанзе, либо более поздней боковой тупиковой ветвью. А поскольку Дробышевский постулирует, что любой предок человека уже после разделения двух линий более человечен, чем шимпанзе, то любой найденной древней обезьяне с чертами чуть менее «обезьяньими», чем у шимпанзе, путь один – в предки человека. Гениально просто, как любое мошенничество, и даже если не хочешь быть предком, а не открутишься. Мы отметим еще, что умение видеть некую промежуточность или человечность в ископаемом «предке» – ошибка не только идеологического предпочтения, но и психологическая, ошибка антропоморфного восприятия. Осознанно или нет помещая себя в центр антропогенеза в качестве некоей свершившейся его цели, мы автоматически воспринимаем шимпанзе как критерий наибольшей на нас непохожести и удаленности. В этом случае в качестве нашего предка побеждает любая ископаемая обезьяна, хоть австралопитек, хоть ардипитек, поскольку в нашем представлении (мы отыскали у него «человеческие» признаки) он похож на нас больше, чем шимпанзе. И это – конец всякой науке, потому что если бы шимпанзе обладал нашим разумом и мог выбирать, он забрал бы австралопитека себе по аналогичной причине – тот похож на шимпанзе больше, чем на нас!

Зубная дуга современной самки гелад столь же «переходна» между шимпанзе и человеком, как и дуга австралопитека. Коллаж GT по: W. Kimbel

Шутки шутками, но мы имеем как данность, что любая из живых или вымерших человекообразных обезьян, поставленная для сравнения меж шимпанзе и человеком, если она не превосходит по дикости и непохожести шимпанзе, автоматически будет восприниматься более человечной. Тем более если речь идет о костях, чье морфологическое сходство объясняется, повторюсь, сходством биомеханических функций и не находится ни в какой связи с эволюцией и истинным родством. Кроме того, еще раз скажем, так называемые прогрессивные признаки у древних обезьян никогда не представляют какого-то цельного комплекса, демонстрирующего условное движение в сторону человека, но это – всегда единичные признаки, если и находящиеся в каком-либо комплексе, то лишь в комплексе противоречий и нестыковок. Череп самого раннего «предка», сахелантропа, например, гораздо «человечней» всех поздних ардипитеков и австралопитеков, из чего в логике эвогенеза должно следовать, что последние не были нашими предками, либо утрачивали прогрессивность, а потом вновь ее обретали. Такая хаотичность просто обессмысливает все сравнения по прогрессивности (то есть доказательства по аналогии). Еще пример – есть ли смысл в уповании на прогрессивные черты той же Люси (Australopithecus afarensis), если более поздние австралопитеки Australopithecus africanus и их еще более поздний извод «Homo» habilis анатомически более примитивны, чем предшественники? То есть кто-то может возразить – как же так, у сахелантропа и ардипитека более «человеческий» череп, чем у шимпанзе, а у Люси более «человеческий» таз и строение опорного аппарата? Разве это не говорит об их близости именно к нам? Но какой смысл во всех этих «человечностях», если на дальнейшем отрезке пути к человеку все это было утрачено? Мои слова легко проверяются, а визуальное доказательство промежуточности с помощью шимпанзе легко разрушается. Например, зубная дуга самки современных гелад (Theropithecus gelada) выглядит столь же «переходной» к современному человеку, как и челюсть афарской Люси. Сравните всю эту ныне живущую тройку – шимпанзе, гелад и человека. Явная дичь, но ведь промежуточность есть свидетельство эволюционного родства, не так ли? Неадекватность номер шесть – сильные выводы из слабых свидетельств. Все эти признаки, которыми оперируют пропагандисты обезьяногенеза, – рост, вес, объем мозга, форма таза, прямохождение, морфологические детали на костях, их размеры, пропорции и расположения – все это, чтобы не применять нецензурной лексики – настолько поверхностно и ничтожно по сравнению с сущностными вещами, отличающими человека от всего прочего животного мира, что игры типа «найди предка по форме таза» напоминают детскую возню в песочнице. Разве можно взвешивать на одних весах объем мозга и его устройство, размеры тела и то, что одно тело прыгает в ветвях, а другое ходит по Луне? Что это за бред? – «дманисские подростки размерами тела напоминают хабилисов», «мозг миниатюрных флоресских людей и Homo naledi был человеческим, но размеры сохранил австралопитековые»? Но весь этот бред Дробышевский с Марковым и иже с ними произносят на полном серьезе. Будучи не в силах смириться с существованием у флоресских или южноафриканских людей (H. naledi) в относительно недавнем прошлом столь малого мозга (ему же полагалось необратимо расти), они вынуждены придумывать, что мозг столь малого размера унаследован этими людьми непосредственно от австралопитеков. В ситуации, когда даже им, несчастным, проще признать миниатюризацию региональных форм хомо эректусов (в Юго-Восточной Азии и Африке), фантазеры вынуждены постулировать какую-то скрытую, тайную, почти масонскую эволюционную цепочку к этим людям от австралопитеков, да еще протянутую на другой конец земли и не оставившую никаких следов. При этом, еще раз, лично для меня самым загадочным является то, что качественное несходство двух существ в строении мозга, мышлении, поведении, социализации и пр. не является ни малейшим препятствием к этим фантазиям, но почему-то рулит фактор сугубо количественный – размер. Что за преклонение перед столь тупыми факторами? Почему такой перекос в приоритете аргументов – закрывать глаза на все фантастические крипто-сюжеты о закулисном превращении африканской обезьяны в карликового флоресского человека, но рассматривать как нечто достоверное и значимое, что эволюция сохранила его прежний размер мозга или небольшой рост? Обезьяний мозг эволюция превратила в уникальный человеческий, перепахала всю его структуру, но сохранила, сволочь, размер. «Да что они, черт возьми, такое несут?» Все эти эволюционистские свидетельства – не просто очень слабые, а слабые на грани никаких, или вообще запутывающих. Статистически они уже сами по себе находятся в области погрешностей, они лишь некие хвосты от каких-то более-менее настоящих биологических маркеров. А в сочетании с «правильными» реконструкциями и горячим желанием увидеть в найденном обезьяньем скелете «человеческое» – все эти изучения и описания теряют даже теоретический смысл. А уж при добавлении сюда еще и вольного полета мысли, когда Дробышевский охотно определит вам прямохождение «предка» даже по его копролитам (окаменелой субстанции, которой мы оцениваем качество аргументов наших оппонентов), то вся эта затея с поиском предков уже не должна вызывать интереса и доверия даже у скучающих вахтеров. ...Впрочем, ладно. Не хотят знать истинную картину антропогенеза, пусть мучаются. Как говорится, невежество должно доставлять неудобства. Еще один из серьезных моментов – мы имеем возможность на костях живых обезьян продемонстрировать, почему принцип поиска предка по схожей анатомии не работает. Дробышевский с удовольствием пишет, что тот или иной элемент скелета древнего предка похож на таковой человеческий, например, кисть руки ардипитека, австралопитека седибы (Au. sediba) и пр. похожа на кисть руки человека. При этом в скелетном варианте кисти рук человека, ископаемых и живых человекообразных обезьян, действительно, похожи, но наблюдая ныне доступные нам кисти в живом исполнении, мы видим, что они существенно отличаются, причем не только внешне, но и функционально. Таким образом, сходство какого-то элемента скелета ископаемой обезьяны с человеческим по сути ничего не означает, поскольку даже при внешней похожести костей может присутствовать иная морфология и иные функции. Но оцените, насколько дико выглядит ситуация, когда в хватательной стопе «предка», явно конструктивно и функционально отличной от человеческой, Дробышевский начинает отыскивать и выдумывать какие-то «косвенные» косточки, чтобы наделить эту обезьянью стопу функцией человеческой «прямоходящей» стопы. Таким образом, основанием для любых выводов о предковости той или иной ископаемой обезьяны является не научный результат, не сходство или несходство каких-то элементов скелета, а схематическое мышление в рамках того, что человек и шимпанзе имели общего предка и ныне представляют собой две родственные линии. Всё. Проверочное задание – уберите мысленно из этой схемы шимпанзе и прочих современных понгид (когда рано или поздно выяснится, что наша линия с ними не связана), то есть уберите этот эталон, – и привет, – австралопитеки и прочие сахелантропы потеряют всякую «промежуточность». Поэтому не удивляйтесь – при чем тут шимпанзе. И не спрашивайте, по ком тут звонит колокол (явно не по обезьяне). И если доказательство по аналогии претит науке, то в случае с привлечением в эти сравнительные игры шимпанзе мы имеем еще и классический порочный круг. Наше родство со всяческими найденными австралопитеками адепты эволюции доказывают через наше родство с шимпанзе, каковое родство само не доказано, и в последнее время появляется все больше данных против этой гипотезы[4].

«А вы ноктюрн сыграть смогли бы...?» Фото: Антропогенез.ру