|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
 Алексей Милюков ПО ЭТУ СТОРОНУ ПОТОПА
Повесть об одном удивительном музее, ГЛАВА 1. ВСЕ РЕКИ КУДА-ТО ТЕКУТ1. Если однажды директор завода точных приборов введет у себя на производстве новый универсальный эталон измерения, скажем, «косая сажень» или «ход ноги», то такое предприятие в самые сжатые сроки понесет ощутимые убытки. Если продавец колбасного отдела объявит, что лично у него трехсотграммовый кусок колбасы отныне будет считаться килограммовым, то ему остро возразят покупатели или торговая инспекция. Если расписание движения поездов руководство МПС привяжет не к суточно-часовому циклу, а к солнечным затмениям или к разливу Нила, то в этой отрасли беспорядка станет еще больше. Мысль моя очень проста – всё, что окружает нас в этом видимом, слышимом, осязаемом, обоняемом и ощущаемом на вкус мире, имеет некую определенную и обоснованную степень соответствия друг другу и может быть взвешено, измерено, представлено в количественном виде и зафиксировано в документе. В любом обществе попытка выдать треть за целое может быть легко пресечена со всею решительностью. Ибо, во-первых, у каждого человека есть личный опыт, с большой вероятностью подсказывающий истинную меру метра, килограмма, минуты. Во-вторых, на случай любых разногласий есть контрольные измерительные инструменты. А уж на самый буйный клинический случай – как высший суд – есть эталоны, хранящиеся под стеклянными колпаками в каких-нибудь загадочных Палатах мер и весов. Исключения? Пожалуйста. Есть люди с искаженным диапазоном восприятия звука или цвета. Тугой на ухо зритель может горячо доказывать, что Ростропович на последнем концерте сыграл очень тихо. Или водитель-дальтоник может уверять гаишника, что свет, который представляется гаишнику красным, на самом деле зеленый. Примеры самые поверхностные, бытовые, но и капризный зритель, и дальтоник-водитель при гипотетическом желании скрупулёзно проверить свою правоту вынуждены будут познакомиться с горькой правдой. Ибо у звука, как у упругой волны, и у цвета, как у волны электромагнитной, тоже есть свои объективные физические параметры, которые могут быть измерены и сколь угодно раз воспроизведены для сравнительного анализа. Мера есть и запаху, и вкусу, ибо, минуя физиологию, всё это можно выразить категориями физики и химии – присутствием одних соединений молекул среди других. Всё это теоретически можно измерить, хотя в быту всегда проще воссоздать по эталону. Для людей с нормальным порогом физиологического восприятия такими эталонами являются, скажем, общепризнанные марки духов, вин, рецепты кулинарных блюд и несомненное общественное согласие по вопросам «плохого», «хорошего» и «самого лучшего» в той или иной области. …И всё бы ничего. Но у этого рассказа об эталонах, точных измерениях и принятых общих оценках есть и другая сторона. Как только дело касается вещей мировоззренческих, все наши физические меры дают сбой. Стоит нам, так называемым современным людям, собраться вместе числом от двух человек и более, и не кривя душой завести речь о вещах самых банальных, простых, даже избитых – как в тот же миг все наши вышеупомянутые физические системы мер, и все даже не упомянутые системы мер, а также весь опыт предшественников, поднимавших те же вопросы, да и весь наш собственный драгоценный опыт – всё это с ходу разбивается о железобетонную стену разногласий, неприятия позиции собеседника, глухоты к чужим доводам. По любому вопросу сразу возникают два абсолютно противоположных мнения, а любые попытки уточнения терминологии способны привести скорее к мордобою, чем к уточнению. Это как закон – в поисках единомышленника мы всегда получаем «в нагрузку» еще и недовольного оппонента. Запад налагает негласные запреты на неформальное обсуждение «проклятых» вопросов, но на бескрайних просторах от Черного моря до Камчатки эти битвы – как культурная традиция, в которую невольно вовлечены все без исключения – и ныне живущие, и уже ушедшие, и даже никогда не жившие – герои литературные. «Да вы что, шутите? Всё не так, всё – наоборот!». То, что для вас является бесспорным и путеводным, оппоненты подвергают насмешкам и выставляют мерилом вашей ущербности. Но и вы исключительно по добросердечию относите все их творческие усилия к ранней стадии шизофрении. Подобное положение вещей поначалу кажется парадоксом –
почему человеческий разум, который на сегодняшний день вроде бы является
вершиной эволюционного развития жизни, не смог выработать вполне
определенных, столь же жестких «эталонов», по которым можно было бы
свериться с ближними в споре о добре и зле, любви и ненависти, счастье,
грехе, долге, подвиге, милосердии, гениальности – обо всех этих понятиях,
которые для нас никак не менее весомы, чем точные замеры, звуковые волны
или химические соединения! Или до эталонов согласия мы еще не доэволюционировали? 2. Все мы чувствуем – с этим миром что-то не так. У каждого человека, способного хоть к малейшему душевному движению, случались минуты странного состояния, замешанного на горечи, будто сожаление о какой-то потере, о какой-то невозможности, о чем-то обидно упущенном. Окружающий нас мир гармоничен, законы его совершенны, упорядочены, идеально пригнаны друг к другу. Природа прекрасна до невыразимости. Но… что-то с ним не так. Как будто изначально в это совершенство внесена некая поломка, сбой, порча, и с чем-то важным, что должно нам принадлежать по праву, наша связь нарушена. Все мы видим явную нестыковку между красотой, величием, значительностью мироустройства и теми рамками и ограничениями, которые нам тут уготованы. В этом совершенстве противоестественна смерть – уж она-то точно изначально не могла быть включена в мир его обязательной частью. Такая красота не предполагает смерти по определению. Если фонарь не горит в ночи, нам достаёт ума понять, что тут какой-то нонсенс – фонари созданы именно для освещения. Так же и это совершенство мира – предназначенное для чего-то большего, оно кем-то испорчено до такой степени, что теперь должно умереть. Какой-то хулиган, враг – перерезал кабель, и иллюминированный город погрузился во тьму. Это очень грустное чувство, импрессионистически осеннее, часто по-детски наивное: «Вот, могли бы жить так и этак, и в согласии со всем, а вместо этого…». Мечты никогда не исполняются в той мере, в которой мы ожидали. Ожидания не совпадают с их действительным воплощением. Что бы мы в этой жизни ни задумали, какая бы удача нам тут ни улыбалась, какая бы роскошь апартаментов и изысканность блюд нам ни были доступны, какие бы женщины в нас ни влюблялись, как бы неожиданно народ ни избирал нас в Думу или в президенты, какие бы армады танков мы ни могли позволить себе двинуть на врага – наши самые сокровенные мечты никогда не будут исполнены до конца по той же самой причине – здесь, в этом мире, они недостижимы, ибо – «какой-то гад перерезал кабель». Никакой эволюцией, никаким ожиданием «следующего этапа развития человечества» подобное объяснить невозможно – есть очень внятное чувство, что это событие из прошлого, эту остановку мы уже проехали. В детстве это чувство «утраченного совершенства мира» значительно острее, и только со временем мы успокаиваемся. Нынешние прагматики и циники – это те, кто махнул рукой на «далекий отголосок хора» и приспособился к ситуации – «бери то, что есть». Да. В этом мире есть земные человеческие желания, но всегда есть какая-то тоска по несбыточному, абсолютно тут бессмысленная, не имеющая никаких перспектив к удовлетворению. Может, это просто наша капризность, ненасытность, предъявление необоснованных претензий? Но нет, это совсем не похоже на дурные свойства характера. И по отношению к кому? Кто нам должен? Напротив, дурные качества начинают раскрываться, когда кто-нибудь заявляет, что «человек создан для счастья, как птица для полёта». Нет и нет, в этом свете наши прошлые заслуги сами кажутся мелочью, в эти минуты хочется «простить всех», со всеми обняться и даже немного по-достоевски «поплакать». Это какая-то метафизическая жалость, плач об утраченном рае. Из этого чувства, между прочим, можно вывести весь русский характер. Один человек выбирает эту несбыточность и посвящает ей всю свою жизнь, другой говорит: «Всё равно, братцы, здесь уже ничего хорошего не будет» и идёт пить водку. А чаще в нас просто уживается и то, и другое. Мудрый старик Арсений Тарковский в конце пути благодарит жизнь за то, что даже в таких «ненормальных» условиях ему хоть что-то удавалось: Жизнь брала под крыло, Берегла и спасала. Мне и вправду везло... Но: Только этого мало. И вот что удивительно. Мы об этом изначальном совершенстве откуда-то знаем. Да, оно недостижимо, но как бы мы чувствовали неправильность, если бы не имели представления об «эталоне»? Вызывал бы у нас сожаление не работающий фонарь, если бы мы не знали о его способности освещать местность? Все аналогии приблизительны, если не опасны. Шутник сравнит жизнь с игрой, ученый выведет, что жестокость мира кроется в его животном происхождении («Уж если самки пауков поедают своих самцов после копуляции…» и т.д.), а бизнесмен, видя причину своих неудач в наличии конкурента, ничтоже сумняшеся уподобит его камню на дороге, который необходимо убрать как вредную помеху. Но уже сам разнобой мнений о вещах, не измеряемых в граммах, рублях и минутах, безусловно свидетельствует, что наш разум «заражен» некими этическими понятиями, привнесенными в этот материальный мир вопреки всякой логике. Все знают наверняка, что зло плохо. Никто не говорит, что красть или убивать хорошо. Украв пятак, вор склонен оправдывать свой поступок голодом, клептоманией или даже робингудовскими мотивами. Даже тиран, уничтожив миллионы соотечественников, говорит, что он строил для людей счастливое общество. И все наши драки и мировоззренческие споры возникают вовсе не от отсутствия «этических эталонов», а оттого, что люди, в большинстве своём будучи уже знакомы с этими эталонами и зная, как именно нужно поступать правильно и хорошо, – в жизни этим правилам отнюдь не следуют. Совершая самые безобразные поступки, мы всё-таки стараемся обосновать их «справедливость» и даже найти причины, построить логические конструкции вплоть до целых учений – почему мне (и моим сподвижникам) – можно не поступать так, как должно. Вот корень всех недоразумений с пониманием «призрачных вещей» – оставшись без эталона, многие из нас активно утверждают собственное его понимание. Но если у одного, грубо говоря, «этическая гиря» весит килограмм, а у другого триста граммов, то чаши весов вряд ли сойдутся. Рассуждая в этом направлении, мы рано или поздно придем к осознанию простой мысли, что все эти наши так называемые этические эталоны – суть понятия объективные. Более того, любопытному исследователю предмета с удивлением предстоит обнаружить, что без этих эталонов мы остались исторически совсем недавно. И что были времена, когда наличие и признание их являлось всеобщей нормой. Совсем необязательно было, подобно советскому поэту Маяковскому, гадать на тему «что такое хорошо и что такое плохо?». Как раз напротив, незнание или демонстративное отрицание таких эталонов ставило любого, даже достойного советского поэта или философа, в положение полного идиота, вынужденного через две тысячи лет после обретения миром Благой Вести спрашивать: ...Чтó есть красота? И почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота? Или огонь, мерцающий в сосуде? Задавать подобные вопросы не пришло бы в голову
человеку, знакомому с нормами, которым человеческая цивилизация
следовала до этого уже не одну тысячу лет. Достаточно было открыть всем известную книгу и просто
свериться с тем, что в ней написано. Это являлось гарантией разрешения запутанного вопроса,
а книга – самым надежным и бесспорным источником, на который только можно было опереться. 3. Современный человек, впервые берущий в руки Библию, не может принять ее с той простотой и естественностью, что были свойственны читателям этой книги, скажем, еще пару столетий назад. Сегодня любые разговоры с окружающими о Библии почти наверняка вызовут у большинства из них чувство легкого интеллектуального скепсиса. Кто-то выскажет и откровенную неприязнь к этой книге, но в любом случае с перечнем избитых рационалистических стереотипов на эту тему вас ознакомят. Неприятие сегодняшними людьми этой великой книги основано на странном убеждении, что наше общество обладает знаниями и опытом несравненно большими, чем эпоха библейских авторов. Что эта книга отражает лишь определенные взгляды своего времени, и пытаться извлечь из нее какую-либо пользу для нас, «ушедших вперед» – по меньшей мере, очень наивно. Если в Библии и содержатся какие-либо полезные нам знания, то в целом их там – явный и весьма существенный «недокомплект». Одним словом, «где мы, а где Библия?». Если мы начнем докапываться до причины такого положения дел, то очень скоро «упремся» еще в одно обстоятельство, являющееся для нашего обывательского мировоззрения основополагающим и фундаментальным. Мы можем не задумываться над этим обстоятельством специально, не формулировать его словесно в виде наших убеждений. Но им, как радиацией, пропитана каждая клеточка нашего организма. Это носится в воздухе, этим мы дышим, это – независимо от нашего желания или настроения – движет нашими помыслами и направляет наши поступки. Что же это такое? Это – наша безоговорочная уверенность, что всё вокруг, весь видимый и невидимый мир – не просто существует, но непрерывно развивается от простого к сложному. Что развитие есть безусловное благо, и что всё «позднее» – по определению лучше и совершеннее «раннего». Иными словами, это идея постепенного эволюционного развития. Действительно, вокруг нас, в быту, полно фактов, которые делают эту идею очень похожей на правду. Из желудя вырастает могучий дуб, куколка превращается в бабочку, эмбрион в процессе развития становится взрослым человеком. Идёт ли речь об истории авиации, мы тут же понимаем – это рассказ о развитии, о движении примитивного продукта к совершенному; то есть от прыжка подьячего Крякутного, рухнувшего с колокольни, до полетов исполинского аэробуса «Руслан». Переходим ли мы со старой модели компьютера на новую или с одного цифрового формата на другой, мы констатируем: «Ничего не стоит на месте». Читаем последние стихи известного поэта – говорим о новом этапе в его творчестве (а у спортсмена отмечаем новый мировой рекорд). Нет ни одной вещи, сделанной руками человека, ни одной человеческой идеи или понятия, которые, однажды возникнув, не эволюционировали бы, не улучшали бы со временем свои качества и функции. Бесхитростное приятие нами принципа всеобщего прогресса дает нам ключи к пониманию абсолютного большинства окружающих вещей – хоть происхождения нашего мира, хоть существования причинно-следственных связей, хоть процветания империй, хоть появления на нашем столе нового компьютера, хоть успехов нашего ребенка в учебе. Кажется, все это вполне естественно – вначале был хаос, затем возник порядок, который просто не может не улучшаться. Да и возможно ли иное? Поэтому «современного человека» не нужно убеждать, что Библия содержит массу ошибок, это и так естественным образом следует из его мироощущения. Если у него дело вообще доходит до чтения Библии, то «мироощущает» он примерно так. Простите, говорит он, но как человечество уже в третьем поколении от Адама могло научиться обрабатывать железо? Если Тувалкаин, «отец всех ковачей», жил в железном или бронзовом веке, то когда же был век каменный? Нелепость! Как могло зародиться скотоводство уже во втором поколении человечества, причем не с кочевой, а сразу с оседлой формы? Опять нелепость! Вопиющее несоответствие нашим объективным знаниям о прошлом. А где в Библии, скажите на милость, все эти пещеры, костры, мамонты? Где медленное, но неуклонное развитие? С Библией так называемый современный человек не церемонится. Да и зачем? Во что-то такое он, возможно, верит, но этот бог далеко не библейский. Наш герой с горем пополам еще может допустить существование неких абстрактных вселенских сил, надмирного механизма управления, космического разума и прочей загадочной чертовщины. Но что это за странный Бог нарисован в Библии? Бог, ходящий в раю во время прохлады дня... «Адам, где ты?». «На Едома простру сапог мой»... Современному человеку все эти «сапоги», «прогулки» и «прятки» просто смешны. Змей, беседующий с Евой в райском саду, животные, собранные в Ковчеге, Иона в чреве кита… Наивно. Если современник и не отвергает Библию с ходу, то считает, что эта книга слишком запутана, и в ней, если задаться целью ее исследовать, предстоит еще разбираться и разбираться. Попробуй определи – в какую иносказательную форму вылилось у библейского автора то или иное реальное историческое событие. Зерна от плевел отделить тут почти невозможно, считает наш герой. Какая-то часть текста написана под влиянием древнего местного фольклора, где-то авторы потрудились и переработали халдейские легенды. Где-то на текст повлияла идеология времени, где-то социальный статус автора, состояние его здоровья и даже ошибки переписчиков. Как можно вообще отследить всё это, и как можно всё это раскопать до конца? Чтобы разделить весь этот пирог на слои, да разобрать все его составляющие компоненты, все источники, влияния, метафоры, компиляции – нужны, кажется, те же тысячи лет, в течение которых Писание составлялось. Кажется, что если Библия и заслуживает уважения, то лишь
за этот некий «культурный склад», некий переполненный и до сих пор не
разобранный запасник музея… И пока не будет разгадан собственно весь
мир, распутана вся его история, все эти переселения народов, веры и вóйны,
движущие силы событий и мотивации поступков исторических личностей, Библия
до этих пор тоже не будет разгадана. 4. На мое личное отношение к Библии эволюционная мифология в свое время тоже повлияла. Конечно, считал я, эта книга уже полностью принадлежит истории. Но, встречая тотальное непочтительное отношение к Библии (а особенно к Новому Завету) в советских печатных изданиях, в комментариях типа Крывелева и Губельмана-Ярославского, я, тем не менее, ни одной минуты не сомневался в исключительности этой книги. Разумеется, что знакомство с вероучением христианства я начал с чтения Нового Завета – меня, как и множество моих ровесников того советского периода, к знакомству с Христом подвигло нечто христианству откровенно враждебное или, казалось бы, совершенно к Христу отношения не имеющее – от журнала «Наука и Религия» до рок-оперы Вебера и Райса «Jesus Christ Superstar». Чтение же Евангелий неожиданно изменило мой взгляд на вещи, сделавшись новым эталоном восприятия мира. Однако тонкость заключалась в том, что Евангелия поднимали вопрос о достоверности Ветхого Завета; сам Христос говорил о ветхозаветных событиях как о реально происходивших. Таким образом, проблема, вставшая передо мной в период знакомства с Ветхим Заветом, была достаточно нелегкой – как совместить сведения о сообщаемых ею событиях с известной нам научной картиной мира? Как совместить «божественную» историю с «естественной», как вписать «голословную» библейскую – в нашу, знакомую еще со школьной скамьи, с австралопитеками, мамонтами и олдувайскими орудиями, тертую-перетертую и задокументированную самым серьезным образом по полной программе? О шестидневном сотворении, скажем так, отдельный разговор, это событие без свидетелей. Но уже при чтении глав, следующих за описанием Шестоднева, мне было трудно отделаться от ощущения, что библейские авторы, описывая зарю человечества, опираются исключительно на свои поздние (то есть современные им) представления о быте хлебопашцев и скотоводов, будучи знакомы с обработкой металлов, музыкальными инструментами и даже женской косметикой. И что если действительно заглянуть в начало истории Земли, то там мы обнаружили бы лишь знакомую по учебникам картину – первобытный океан, бактерии и дым вулканов. …Однако что-то надо было делать с Ветхим Заветом, как-то определяться в своем отношении к тому, о чем говорили Моисей, Иов или Даниил. Особые сомнения возникали, конечно, в отношении главных сюжетов Пятикнижия – сотворения мира и первых людей Адама и Евы, всемирного потопа и прочих многочисленных чудес и невероятностей. Имея изначальное уважение к Библии и ценя ее безусловную поэтическую мощь, я последовал примеру большинства начинающих адептов. На этом этапе со всеми подобными «ценителями» происходит одна и та же вещь – Библию хочется по-человечески «спасти». Что означают библейские сюжеты? – спрашивал я себя. Может быть, это некие аллегории, символы; а вся библия – некая глобальная формула жизни, этики и человеческой истории, облеченная в несуществующие художественные образы и сюжеты? Этакое «фэнтэзи» для демонстрации определенных философских идей и нравственных установок? В принципе мне как юноше, настроенному на поэтическое восприятие мира и не пугающемуся парадоксов, не составляло в те годы особого труда представить себе некую параллельную художественную реальность, ценность которой в силу ее особого духовного положения оказывалась выше нашей, а, следовательно, считать которую также вполне допускалось более реальной, чем существующая. Так в юности можно влюбиться в героиню литературного произведения, когда высокий поэтический образ кажется правдивей своих земных аналогов. Однако такая позиция хороша лишь до поры до времени – пока реальность событий не начнет слишком явно прорисовываться через условности схемы. Я говорил – Библия самое мудрое, самое поэтичное повествование, стоит прочитать, например, книгу Иова,
соломоновы притчи или послания апостола Павла: «Если я говорю языками
человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или
кимвал звучащий» В отношении Библии я совершал еще одну ошибку молодых адептов – пытался «спасать» Библию нелепым аргументом о ее пользе. Мало того, рассуждал я, что без этой книги не было б всего нынешнего искусства, но Библия – это ещё и свод бесценных нравственных законов. Ее влияние принесло огромную пользу всему человечеству, способствовало просвещению и прогрессу… …Ох, эти проклятые «неправильные» точки отсчета! Если мы захотим «вмонтировать» Ветхий и Новый Заветы в историю, понимать Библию только как часть этой истории, а не, напротив, выводить всю историю человечества из самой Библии, – то мы обречены на драматическое непонимание того, что такое история вообще, а Библия в этом случае будет восприниматься всего лишь как один из факторов, оказавших влияние... Но, повторяю, любая «спасительная» аргументация может казаться приемлемой лишь до более детального знакомства с повествованием. Я не буду напоминать, что в те времена масса скептицизма и даже откровенного атеистического вранья сопутствовали этой теме всякий раз, когда она поднималась или кто-либо желал разобраться с ней, обращаясь к официальным источникам. Но более пристальное внимание к тексту первых же глав Бытия породило и первые серьезные – точнее, недоуменные – вопросы. То есть, моя реакция была скептической в самом прямом смысле – в моем личном, внутреннем мироощущении, без помощи всяких Крывелевых и Губельманов-Ярославских появились зловредные лакуны. Следовало сделать новый шаг в определении своего отношения к Книге. В силу юношеского максимализма следующим моим этапом была уже попытка примирить библейские рассказы с известными мне научными (точнее, научно-популярными) данными о происхождении космоса и Земли, эволюции жизни и, собственно, истории человечества как таковой. Поэтичность поэтичностью, но нельзя было не заметить вещей, как мне казалось, явно нелогичных. Всё вокруг – огромность космоса, геологическая колонка с ее слоями-эпохами, ископаемые останки в музейных витринах – всё как будто явно свидетельствовало о миллионнолетней эволюции, хотя в книге Бытия возникновение и становление мира укладывалось всего в шесть дней. До момента признания мною Библии Божьим откровением можно было спокойно считать эту книгу чем угодно, хоть поэтическим сборником, хоть сборником этических норм. Но «нездешняя сущность» Библии, статус божественного источника рано или поздно требуют от каждого адепта однозначного ответа – как соотносятся библейские рассказы с тем, что говорит нам современная наука? Я рассуждал примерно так. Может ли книга, говорящая о прошлом и будущем, ничего не знать (или знать и не сказать) о сегодняшних научных открытиях? Божественный источник должен был иметь и соответствующую научную продвинутость. Да и пророки, записавшие ее – могли ли называться пророками, не умея предвидеть сегодняшние наши научные знания? Поэтому я уговаривал себя, что, мол, Библия не только поэтична и содержит своды нравственных правил. В ней еще в иносказательной форме описаны и все объективные научные знания наших дней – «большой взрыв», эволюция, основополагающие физические законы. «Задолго до того, как современной науке стало известно…» и т.д. То есть, за всем этим стояло желание искусственно замирить, гибридизировать несомненную богопринадлежность Библии и объективность науки, показать себе и другим, что Библия данным современной науки не противоречит. Какое увлекательное это было занятие – пустое фантазирование на «полном» месте… Такая миротворческая деятельность была с моей стороны отчаянной наглостью – искать для Библии чести там, где она ей не нужна вовсе. Подобные вещи у сегодняшних «миротворцев», особенно из среды ученых, я склонен объяснять конформистским желанием усидеть на двух стульях (скажем, верующему ученому хочется выглядеть еще и «настоящим» рационалом-естественником). В моем же, юношеском, варианте усидеть на двух стульях можно было, опять же, только при недостаточном знании обоих предметов «синтеза», обманывая себя и других, что мелкие противоречия и нестыковки не суть важны. Именно так, с «широко закрытыми глазами», многие люди ступают на скользкий путь теологического эволюционизма. А между тем, ни при каких словесно-логико-поэтических
кульбитах у меня не желали (и в принципе не желают) гибридизироваться
многие вопросы. Сколько в действительности лет Земле и вселенной, если о
миллионах лет эволюции в Библии ни слова – а, напротив, события летят
стремительно? Почему по Библии солнце, луна и звезды появились только на
четвертый день творения, да еще после растений? Если была эволюция, то был
ли библейский Адам реальной личностью? Если Адам эволюционировал из
обезьяны (а еще хуже – был собирательным образом раннего человечества), то
каково реальное происхождение Евы? Был ли потоп всемирным? Если нет, то
почему Христос подтверждает нам его буквальную всемирность? И еще, и
еще... 5. Когда мы произносим фразу вроде: «Библия не противоречит последним научным открытиям», то тем самым подразумеваем и признаём безусловное главенство так называемой современной науки – как единственного источника точных знаний о мире и его устройстве. Разумеется, мы знаем о духовной сущности Книги, но в первую очередь доверяем свидетельствам, которые можно пощупать руками. Хотя, если бы произнесенную фразу я попытался еще тогда, в юности, «раскрутить», то мог бы придти к весьма неожиданным выводам. Можно было спросить самого себя – а противоречит ли Библия научным открытиям, скажем, XVIII века? И противоречила ль им тогда, в самóм XVIII-ом? Ведь были, кажется, «прецеденты», когда Божественное величие и правоту Библии ее адепты пытались доказать в терминах тогдашней науки – с помощью мифических теплорода и флогистона? А если так, то науке какого именно времени Библия должна окончательно и бесповоротно соответствовать (или не соответствовать), учитывая, что Книга по определению неизменна, а научные представления завтра в очередной раз поменяются? Отсюда недалеко до простого вывода – библейское повествование, вероятно, следует оценивать не на соответствие очередным «научным данным», а на соответствие тем задачам, ради которых оно, собственно, и было создано.[1] Действительно, Писание не менялось тысячелетиями, наука же меняет свои представления постоянно. Еще один феномен заключается в том, что гибкая и рациональная наука за последние триста лет своего существования не только не смогла опровергнуть косную и консервативную Библию, но даже ни на йоту не нарушила ее целостность. Не потому, что она, наука, была слаба или до сих пор не созрела для окончательного свержения Библии. И не потому, что Библия как-нибудь по-особому изворотлива или написана так, что позволяет гибко толковать свои тексты, нет. Но ответ очень прост – Библия повествует о предмете, который составляет область исключительно ее собственной компетенции. Это книга не о физическом устройстве мира, а о взаимоотношениях человека с Богом. Книга создавалась на протяжении более чем 1500 лет четырьмя десятками людей разных профессий и разного уровня образования, наверняка имевших с нашей точки зрения массу ошибочных или примитивных представлений в своих тогдашних исторических, космологических, географических, биологических и других областях знания. Многие из этих авторов (а уж Моисей и Даниил точно) были знакомы с «палёными» мифами и легендами язычников о сотворении мира и потопе, то есть с искаженными отголосками имевших место реальных событий. Если бы задачей авторов Библии было провести собственные изыскания и донести до нас научные и «фольклорные» знания своего времени, то авторов можно было бы сегодня легко поправить или опровергнуть. Но их задача была определенно иной – вся Библия по сути является результатом воплощения единого замысла, проходящего через всё повествование красной нитью. В этом смысле целостность и внутренняя логическая согласованность всей Книги невероятна. Присмотритесь к этому факту повнимательнее, и вы обнаружите здесь практически неприкрытое чудо – более сорока авторов Книги, разделенных столетиями, странами и языками, оставили за кадром абсолютно все свои личные воззрения на естествознание и на мифотворчество своего времени – и, похоже, записали ровно то, что от них требовалось записать... Другие древние религии – то ли от претензии на всезнание, то ли для пущей убедительности повествования, сочиняют явные небылицы. Мифы о творении мира у вавилонян, египтян и древних греков, которым советская атеистическая школа усердно пыталась навязать роль библейских первоисточников, своей примитивной канвой выдают усилия именно человеческой фантазии, да еще часто с признаками жестокого кризиса жанра. «Веды» индуистов считают просто необходимым огласить «точные» научные сведения о нашем мире – нам, например, предстоит узнать, что луна находится на 240 000 километров выше солнца и излучает свой собственный свет; земля плоская и имеет форму треугольника, а землетрясения происходят оттого, что слоны, держащие землю, так сказать, переминаются с ноги на ногу. «Трутся об ось медведи». Библия же ничего такого «от себя» не сочиняет. Напротив, мнимые противоречия библейской космогонии, о которых постоянно твердят критики, не имеют признаков человеческой фантазии именно в силу их некоей на виду лежащей нелогичности, нарушения тех простейших последовательностей, абсурдность которых, казалось бы, должна быть видна даже самым простодушным современникам. Скажите, ну кому из сочинителей древних ближневосточных мифов могла придти в голову идея, что свет появился прежде солнца? Казалось бы, претензии к библейским авторам напрашиваются сами собой – сочиняй, но знай меру, выдумывай байки в общем русле, бери сюжеты и образы, лежащие на поверхности. Опирайся на бытовые картины, и будет тебе счастье. Обожестви, например, солнце как первоисточник жизни, расскажи о происхождении мира от супружеской пары богов или, на худой конец, выдай сюжет о первобытном космическом яйце, снесенном гигантским гусем-Атумом... Но разве для современников Моисея и Иова не должно было выглядеть противоречивым утверждение, что земная суша окружена водами, но сама земля при этом висит в пустоте «ни на чём»? Нынешние критики ставят в вину Моисею (даже не Моисею, а якобы неизвестным «истинным» авторам, чуть ли не фальсификаторам) и тот факт, что зелень на земле появилась на третий день творения, тогда как солнце, луна и звезды только на четвертый. Или то, что допотопный мир содержал часть нынешних земных вод не только в виде морей, но и в виде некоей водной оболочки над небесной твердью. В подобных деталях повествования скептики всех времен пытаются усмотреть лишь безграмотность библейских авторов. Но атеистическая критика – штука всегда интеллектуально нечестная (это отдельная тема), и скептики даже не будут задумываться над вопросом, вытекающим из их утверждений – а почему у библейских авторов и у древних читателей Библии с логикой было несравненно хуже нашего? Зачем авторам, якобы сочиняющим небылицы, потребовалось вводить явные противоречия внутри собственной космогонии, которые даже у самых доверчивых почитателей мифов могли напрочь подорвать всяческое доверие к рассказу? А ответ более чем прост – реальность всех этих якобы абсурдных деталей была для авторов Библии, равно как и для их современников, не просто очевидной, а обыденной. Но и это не главное. Космогония Библии не
просто «не похожа на соседей» или «правдива потому,
что не скрывает видимых трудностей». Нет, она вступает в
принципиальное противоречие со всеми древними ближневосточными мифами.
В этом смысле прав современный богослов – библейский рассказ о сотворении мира есть не миф, а полемика с мифом.
То, что в античности почиталось за божество, Библия свела на уровень обычных тварных предметов,
даже Солнце и Луну не называя по имени, а именно так, вскользь, говоря о них как о неких функциональных частностях мирозданья.
Все разговоры о том, что библейская космогония это поздняя калька с восточных «космогоний», есть простое
непонимание принципиального отличия Библии от любого древневосточного мифа – по сути, отличия революционного,
которое с окончанием ветхозаветного национального изоляционизма и распространением христианства освободило
античную мысль от тупика языческого поклонения природе. Именно поэтому в итоге стало возможно рождение так называемой
европейской науки – Земля, Солнце и прочие явления природы не суть божества, а обычные предметы для изучения... 6. Есть непреложное правило в литературной критике – каждое произведение оценивается только по законам своего жанра. Неестественно требовать от некоей книги того, о чем она не собиралась рассказывать. Почему же сознание так называемого современного человека настойчиво требует от Библии всяческих откровений, так или иначе связанных с современными научными моделями? Вот простейшая аналогия. В 1977 году американцы отправили в космос спутники серии «Вояджер», которые на сегодняшний день уже (предположительно) покинули пределы Солнечной системы и находятся в глубинах нашей галактики. От имени всего «прогрессивного человечества» каждый спутник несет послание возможным представителям внеземной цивилизации. На (к которому прилагается инструкция по его воспроизведению!) записаны основные сведения о нашем мире: важнейшие научные данные, фотографии Земли и ее ландшафтов, шумы природы, приветствия на 58 языках (запись на русском гласит: «Здравствуйте, приветствую вас!»), есть даже звук поцелуя. Достижения всемирной человеческой культуры представлены записью произведений Баха, Моцарта, Бетховена, джазовыми композициями Луи Армстронга, Чака Берри и музыкой в стиле фолк – правда, вся вышеперечисленная музыка записана в формате, который уже и у нас, землян, тому лет как 20 вышел из употребления… Сейчас разговор не о том, как восприняли бы эту информацию «звездные братья», случись таковые в действительности. Но аналогия интересна тем, что это земное послание фактически можно считать некоей «библией» технократической цивилизации, содержание которой отражает наши собственные воззрения на мир и строится на предполагаемом тождественном интересе представителей других цивилизаций. Примерно тех же «критериев разумности» требует наше технократическое сознание и от Библии. Мы ищем и сами сообщаем другим то, что интересно в первую очередь нам самим, любимым. На примере этого космического послания можно понять, почему мы подходим к Библии с такими нелепыми критериями научного рационализма. Между нашим мировосприятием и мировосприятием наших предков – от древнего мира до промышленной революции – существует некий драматический разрыв, не только временнóй, но и понятийный. Пытаясь определить качество этого разрыва без предвзятости, мы должны согласиться, что в пользу наших предшественников говорит хотя бы наличие у них того неизвестного нам органа, который позволял им воспринимать мир в его целостности, а Библию в ее духовном, мистическом единстве с мирозданием. То есть, сам факт того, что нас, современных людей, при знакомстве с Библией первым делом тянет на всяческую научную и социально-прогрессивную «клубничку» (в виде анализа астрономических моделей, поиска аналогов НЛО и попыток расшифровать тайные библейские коды), говорит не столько о нашей технической продвинутости, сколько о том, что в сравнении с нашими предшественниками мы лишены какого-то важного знания. Однако свой выбор каждый делает сам. Легко и необременительно объявить себя сторонником прогресса, а в нашей духовной неразвитости и непонимании Библии обвинить саму Библию. Все дело в критериях нашего представления об упомянутой целостности мира, и дилемма тут очень проста и незатейлива. Если критерием являются те вещи, которые были открыты нашим предшественникам, то нам следует признать свой разум и свои чувства основательно усеченными. Если же нам дорогá лишь «матчасть» этого мира в ее последней версии, то... свидетельствами нашей крутости будут – рационализм, наука, современная техника, красивые картинки, искусственный международный политес, а также музыка – особенно та, что нравится лично нам, а не гипотетическим получателям послания «Вояджера»... Увы, увы. В Библии, действительно, не содержатся сведения о курсе древних валют и описание древних туров к египетским пирамидам. И, тем не менее, обыватели в полном соответствии со своими представлениями ждут от нее «посланий» наподобие вояджеровского – описания и объяснения окружающего, видимого мира современным, понятным им языком, в терминах технократической промышленной цивилизации. ...Однако лично меня в подобном контексте всегда больше интересовали не обыватели, а люди, сделавшие критику Библии своей осознанной задачей, а в особо тяжелых случаях и и делом всей жизни. Простой обыватель, сталкиваясь со сложностью Книги, часто отходит в сторону, как отходит всякий равнодушный. Но всегда находятся люди, которые идут дальше простой констатации: «то ли это Библия плоха, то ли у меня лыжи не едут». Потому что эти люди к Библии – отнюдь не равнодушны. Их прямая и явная задача – доказать, что Писание содержит грубые ошибки, а процесс его создания связан с многочисленными фальсификациями. Мы не будем подробно рассматривать здесь психологическую подоплеку атеизма и причины активного неприятия отдельными людьми всего, что связано с религией. Скажем кратко, что основная подпорка атеизма – эмоциональная. Это ненависть к Христу и Его Церкви, часто прорывающаяся наружу у борцов даже против их воли, часто в несоответствующей обстановке. Общим местом атеизма, особенно агрессивного, является стремление прикрываться интересами просвещения и пропаганды истинного знания, отождествляемыми, естественно, с наукой. Прикрываться – потому что пропаганда «истинного знания» сводится у атеизма лишь к неустанной борьбе, и борьба эта ведется только в одном направлении – против христианства. При всем буйстве существующих в нашем обществе социальных и психологических проблем, при всем существующем множестве других конфессий, лженаучных течений и оккультно-языческих сект – драгоценное внимание современных последователей Губельмана-Ярославского без остатка направлено лишь на учение Христа. При всем обилии креативных фантазий, содержащихся в книгах других религий, ни одна другая книга не подвергалась столь целенаправленным «научным» атакам, построчному искажению смысла, передергиваниям и придиркам буквально к каждому слову, как это происходило и происходит в отношении Библии. В любом нормальном сообществе действует презумпция невиновности. Перефразируя еп. Варнавву, при знакомстве с непонятным документом исследователь ищет в нем прежде всего смысл, а не бессмыслицу. «Методология» же атеизма крайне незатейлива – она целиком построена на презумпции заведомой виновности всего, что связано с религией. То есть, всё, что принципиально могло быть в Библии подделано, подделано обязательно; ко всей Библии, от описания событий до авторства каждой книги, нужно подходить как к сплошному подвоху, спланированной попытке обмануть прогрессивное человечество. Один из основных методологических приемов заключается в особой логике атеизма, гласящей, что отсутствие в Библии упоминания о каком-либо явлении или событии является свидетельством незнания его библейскими авторами, что, соответственно, дает право критикам говорить о неадекватности всего описания. Всё просто – если, скажем, в Библии нет упоминания о пирамидах Египта, значит, авторы Библии просто не были в Египте, следовательно, египетская часть Ветхого Завета является банальной выдумкой! (В действительности Моисей проявляет глубочайшее знание египетских реалий). Разновидностью этого приема является, например, следующее утверждение – отсутствие упоминания о каком-нибудь событии у одного из евангелистов при наличии его упоминания у второго свидетельствует о ложности события в принципе – следует считать, что не упомянутое событие не имело места, а упоминание его у другого автора, соответственно, выдумка! Во всем блеске вариаций этот прием атеисты используют при критике шестидневного творения. Утверждается, что, будь этот рассказ правдив (!), автор книги Бытия просто обязан был описать весь процесс создания вселенной, причем, так сказать, на глубоко научной основе и с предоставлением всех формул, графиков и схем. А раз Моисей такого описания не предоставил, значит просто все выдумал. Космогония Библии примитивна и ненаучна потому, утверждают критики, что рассказ Моисея отражает лишь его собственные примитивные представления о мире. Чуть выше я сказал, что библейское повествование следует оценивать не на соответствие очередным «научным данным», а на соответствие тем задачам, ради которых оно, повествование, собственно, и было написано. Рациональное мышление склонно систематизировать и устанавливать закономерности этого мира, творческое – с помощью ассоциативных средств отражать красоту или несовершенство мира, религиозное – познавать смысл и цель человеческой жизни. Можно ли не разделять эти задачи? Давайте посмотрим. Когда ученый хочет поделиться своими знаниями (скажем, новым открытием) с научным миром, он составляет свое послание в соответствии с принятыми для этого правилами, заботясь об адекватном восприятии и возможности эмпирической проверки своих результатов получателями. Критики же Библии явно путают слова Моисея, описывающего библейскую космогонию, с передачей специальных знаний и инструкций для воспроизведения некоего результата – едва ли не для практического использования в народном хозяйстве. Если бы Богу захотелось передать человечеству через Моисея инструкцию по созданию новых вселенных в течение шести дней, то вот тогда скептики с полным основанием могли бы сказать, что записанная Моисеем инструкция не соответствует заявленной цели и не является научным описанием. Но картина тут совершенно иная. Моисей рассказал нам именно то, что ему самому было открыто; не больше и не меньше того, что требовалось, – по крайней мере в части тех событий, где свидетели из числа людей присутствовать не могли в принципе. О том, какие невероятные вещи навсегда остались за пределами нашего здешнего восприятия, созерцания и изучения. О том, чего уже в этом мире никогда и никакой наукой не изучишь – мир до грехопадения, с иной космологией, мир «духовной материи», до «одежд кожаных», с еще не падшими людьми и ангелами, мир, «хороший весьма»… Известные богословские и научные споры вокруг Шестоднева – о его продолжительности, последовательности событий и возможностях увязки с современными эволюционными представлениями, имеют свою историю и свои причины, которые мы здесь рассматривать не будем. Но, придерживаясь точки зрения св. Отцов на духовную составляющую первых глав Бытия, нужно сказать, что сам Шестоднев является не только историческим описанием, но в первую очередь, выражаясь современным языком, – юридическим документом. Это в строгом смысле не рассказ о том, как Бог творил мир, не отчет о проделанной работе с изложением деталей, а законодательный акт, без которого договор Бога и избранного народа был бы просто «юридически» невозможен. По сути, рассказ о Творении – это утверждение самых основ библейского Закона, его своеобразная преамбула. Первое утверждение Шестоднева – это констатация того, кто автор этого мира (стоящий над ним, вне его и не являющийся его физической частью). Это ясно и недвусмысленно – «Бог сотворил» («В начале сотворил Бог небо и землю», Быт. 1:1). Второе утверждение – о том, кто хозяин этого мира. В установленном для древних евреев Законе правом дать имя живому существу или предмету обладал только его хозяин – кстати, именно потому, что начало этому положил Сам Бог («И назвал Бог свет днем, а тьму ночью», Быт. 1:5). Третье утверждение – о качестве сотворенного мира, его совершенстве. Мир этот изначально был сотворен «хорошим весьма» («И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма», Быт. 1:31). Четвертое утверждение – о том, что Бог любит свое творение, потому что «И благословил их Бог...» (Быт. 1:22, 28 и др.). Как следствие этого, можно сказать, что претензии критиков к библейской картине сотворения мира о несовпадении ее с современной космологической моделью являются не только следованием общему принципу отрицания, но и примером их собственной логической глухоты. Ведь даже независимо от того, верит человек библейскому рассказу или нет, в первых главах Бытия речь идет не только о мире, возникшем в результате сверхъестественного события, но и о мире, которого сегодня в том, первоначальном виде, не существует. Согласно Писанию, мироздание прошло через два катастрофических события – проклятие земли из-за грехопадения Адама и всемирный потоп, поэтому люди, пытающиеся рассуждать сегодня о том мире, всегда должны помнить, что находятся по эту сторону двух непреодолимых барьеров, в корне изменивших даже свойства самого мироздания. Тот, прежний мир невозможно не только «изучать», но и сравнивать с чем-либо – для нас он как будто в другом измерении; оттуда не приплывают заморские купцы с шелковыми тканями и не возвращаются космические модули с образцами грунта. Как пишет о. Серафим Роуз: «А в действительности, ни одна научная теория не может сказать нам об этих шести днях. Наука пытается объяснить (иногда с большим, иногда с меньшим успехом) изменения этого мира, основываясь на проекциях естественных процессов, которые можно наблюдать сегодня. Но шесть дней творения – не естественный процесс; они суть то, что произошло прежде, чем начались все мировые естественные процессы. Они суть дело Божие; по самому своему определению они чудесны и не вписываются в естественные законы, управляющие тем миром, что мы видим сегодня. Если мы вообще можем знать, что случилось в эти шесть дней, то это – не посредством научных проекций и предположений, но только по Божьему Откровению. В этом отношении современные ученые ничуть не лучше древних создателей космических мифов и умозрений». А посему вывод – каких либо противоречий Шестоднева научным
знаниям не только не существует, но и не может существовать по
определению. И не потому только, что в моисеевом рассказе «всё
логично». А потому что, если когда-нибудь еще здесь, на земле,
каким-нибудь чудом вдруг со всей несомненностью откроется правота
библейского рассказа, то всем нам, включая даже самых ярых противников
Писания, станет ясно – изучая историю, мы не сделали ни одного лишнего или
неверного шага. Будучи хоть друзьями Писания, хоть его врагами, мы изучали
только то, что было в рамках наших возможностей и что нам было открыто –
наш, видимый, окружающий мир. В любом случае весь допотопный мир остался
за пределами нашей досягаемости. А о том, чем
занимаются нынешние науки, о «сугубо нашем» мире Библия начинает говорить
только после потопа – и только этот, весь дальнейший рассказ находится в
контексте «нормальной» истории. 7. Библия представляет собой сборник текстов законодательного, пророческого, религиозно-нравоучительного, исторического и даже поэтического «жанров». Однако отрицание как основной принцип «исследования» применяется критиками не только к космогонии Шестоднева или Апокалипсиса, но и ко всей Библии, включая даже явные аллегории и поэтические образы, в которых была описана та или иная библейская реальность. Человеку, прилюдно бы заявившему, что стихи Пушкина, повествующие о его (напомню, реальной) встрече с Анной Петровной Керн, содержат ошибки или не соответствуют современным научным представлениям (так как никакого «чудного мгновенья» и «мимолетного виденья» с научной точки зрения не существует), – такому человеку коллеги сразу вызвали бы карету скорой помощи. Поэтичность или реалистичность описания напрямую не связаны с реальностью описываемого события, а являются лишь стилистическим приемом его изложения. Однако когда дело касается Библии, критики себя ни в каких глупостях, а порой даже в откровенно идиотических измышлениях не ограничивают. Никакая логика или последовательность их, разумеется, не интересует – ведь отрицание у них первично. Если оставить в стороне метод откровенного подлога, с завидной легкостью используемый в библейской критике «профессиональными» атеистами, то за ошибки Писания критики в лучшем случае выдают лишь свое собственное ущербное понимание[2] библейского текста или просто его незнание. Я хочу акцентировать внимание читателя именно на этом. С моей стороны это не просто дань занимаемой полемической позиции. При любом знакомстве с аргументами атеистов всегда бросаются в глаза эти две особенности – личная неприязнь к Библии и элементарная безграмотность в отношении предмета критики. Ограниченный ум с отсутствием творческого начала считает рациональное мышление универсальным и, подозреваю я, наиболее адекватным инструментом познания. В этом и заключен феномен непонимания Библии атеистами – даже при попытках непредвзятого исследования. Доводя до абсурда – невероятно, например, чтобы какой-нибудь атеист мог быть заслан в стан врага в качестве штирлица – он «спалится» при первом же вопросе, как бы ни маскировался (– «Что ты чувствуешь, читая эти библейские строки?». – «Как, что? Удовольствие!»). Непреодолимым барьером для них становятся специфические особенности библейского повествования, связанные с обычаями, образом мышления, менталитетом древних авторов, стилистическими и жанровыми особенностями текста. Так, любимой областью приложения драгоценного атеистического внимания всегда был антропоцентризм Библии; известный художественный прием, когда восприятие окружающего, каким бы чудесным и неземным оно ни являлось, описывается в терминах человеческого восприятия. Не истерики при описании величия Творца и творения, не восточные эмоции, не числовые выражения в неимоверных степенях, а именно простой взгляд человека, стоящего ногами на этой земле и наблюдающего весь земной и небесный мир вокруг себя. Несмотря на то, что подход к такой библейской манере с «научной критикой» уже много веков оборачивается лишь конфузом для атеистов, своей «популярности» он не теряет. Это, собственно, интеллектуально низший, маргинальный уровень критики, но в силу того, что «доступен даже дилетанту», он и самый распространенный. Например, слова Моисея вроде «Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор» (Быт. 19:23) – продолжают служить для противников Писания радостным поводом обвинить автора в примитивном взгляде на миропорядок – будто в этих и подобных строках утверждается абсурдная идея о вращении Солнца вокруг Земли в астрономическом значении. Но абсурдно само предположение о том, что четыре тысячи лет назад древние иудеи придерживались геоцентрической модели, выдвинутой Птолемеем только во II веке н.э. Солнце много раз упоминается в Библии в разговорном значении – «Когда зашло солнце и наступила тьма…» (Быт. 15:17), «…и [остался] там ночевать, потому что зашло солнце» (Быт. 28:11). Не говоря уже о явных метафорах: «И оно (солнце, – А.М.) выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще» (Пс.18:6). Солнце имеет ноги и радуется – как это прикажете понимать с научной точки зрения? Ситуация абсурдна еще и потому, что удовлетворить требование критиков указанием объективной астрономической точки отсчета невозможно в принципе, поскольку и нынешняя гелиоцентрическая модель тоже вполне условна – ведь Солнце является центром лишь в границах Солнечной системы, а сама Солнечная система движется в космосе относительно других объектов. Как здесь отыскать концы? Ответ на это дан той же современной научной методологией, с которой почему-то не дружат критики – исследователь вправе сам выбирать точку отсчета, наилучшей из которых является самая простая и для него удобная, исключающая лишние сущности. Вспомните ироничные пастернаковские «правила для наблюдения за звездами при езде на велосипеде» – вероятно, именно такую сюрреалистическую картину критики предлагают признать для библейского повествования единственно приемлемой. Интересно было бы претензию скептиков переадресовать нынешним представителям мореходной и инженерной астрономии. Ведь сегодня, в XXI веке, они используют именно «примитивную» картину мира, где Земля – центр небесной сферы, по которой движутся Солнце, Луна, планеты и звёзды. Геоцентристы и средневековые мракобесы? Да ничуть. Для практических целей единственно правильным будет выбрать в качестве неподвижной точки отсчета именно то место, где ты находишься сам. Христианским богословам уже много десятилетий никак не удается объяснить скептикам, что, оставаясь в здравом рассудке, невероятно представить себе, скажем, вождя скотоводческого племени Моисея повествующим о мире в терминах гелиоцентризма (А интересно, как бы это могло в принципе из уст Моисея прозвучать?). Потому ответ может быть только один – все описания Библии, сделанные с точки зрения человеческого, а не астрономически-модельного восприятия, не только корректны, но и единственно употребимы. А иное попахивает уже некоей неадекватностью вопрошающих. Столь же нелепая придирка – и с «твердью небесной»... «И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй» (Быт.1:8). «И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной …и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить…» (Быт.1:14–15, 17). В древнееврейском оригинале слово רָקִיעַ («raqiya», «ракиа») – «твердь» имеет более широкое значение, включающее также «протяженную поверхность» и «пустоту». Однако я определенно настаиваю, что русский перевод наиболее точен. Потому, что в выражении «небесная твердь» говорится о небе как об одной из двух материальных субстанций, «утвержденных» (т.е. твердо, незыблемо установленных) Богом на века – тверди земной и тверди небесной. Кроме того, подобный прием, именуемый параллелизмом или стилистической симметрией (с антитезой, то есть сопоставлением противоположных сущностей типа «утро-вечер», «свет-тьма» и др.), является одним из основных в библейском художественном повествовании. Фантазии о том, что согласно Библии Бог чуть ли не гвоздями прибивал звезды к стеклянному куполу, пусть остаются на совести их авторов. В Библии прямо говорится, что птицы летают по тверди небесной (т.е. по небу, а не по стеклянному своду). То же касается и плохо понятых критиками (но раздуваемых как безусловные ошибки) мест вроде «Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его» (Иов.26:11). Однако речь у Иова идет, разумеется, не о реальных подпорках неба (Иов не был столь наивен). Дрожащие столпы небес – это фигура речи, аналогичная приведенной выше «тверди небесной», означающая законы природы, «устои», над которыми Бог имеет власть по праву Создателя. И уж совсем нелепо, когда критики, в силу отсутствия у них некоего устройства для обработки метафорической информации, заключают, что Библия говорит – ни больше, ни меньше – о плоской земле, на основании фразы из самой метафоричной книги Апокалипсис: «И после сего видел я четырех Ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли...» (Откр. 7:1). Интересно, что сами критики, рассуждающие сегодня о четырех сторонах света в применении к явно шарообразной земле, об обвинении самих себя в плоскоземельной картине мира даже не помышляют. И компасы свои, обобщенно говоря, не выбрасывают. При этом аналогичные образные описания, как и сам факт наличия в Библии разных литературных жанров, критиками просто игнорируются. И таких примеров искажения или приписывания стихам Библии несуществующего смысла, особенно в выдернутых из контекста фрагментах, можно привести огромное множество. Верхом невежества становится ситуация, когда критики отыскивают в библейских текстах всевозможные «логические противоречия» и «поздние вставки». Классикой жанра могут служить, например, указание критиков на две родословные Христа в Новом Завете или якобы «поздняя вставка» второго рассказа о сотворении мира в Ветхом. Подразумевается, что подобные дублирующие вставки были сделаны неизвестными авторами по невнимательности, а разные акценты в каждом из описаний именуются у критиков противоречиями. Даже такой «примиритель» Библии с наукой, как Э. Гальбиати, теоретически допускавший возможность двойного авторства книги Бытия, замечает, что гипотеза о том, будто два противоречащих друг другу документа могли попасть в Библию случайно, «...неприемлема даже просто с литературной точки зрения. Несмотря на явное присутствие разнообразных документов, в книге Бытия есть твердое единство замысла, обнаруживающего в авторе окончательной редакции острый ум и наличие у него единого, четко разработанного плана. Достаточно заметить, что книга Бытия разделена на десять частей <...>, в которых, методом исключения, исторический горизонт постепенно сокращается, охватывая все более узкий срез человечества, пока не доходит до двенадцати родоначальников колен израильских. Ни один из древних восточных документов не достигал такой силы синтеза. Мысль о том, что этот автор настолько простодушен, что способен поставить рядом два документа, не заметив их противоречивости, несостоятельна психологически». Все так называемые проблемные места в Библии давно и многократно – от святых Отцов до современных богословов и комментаторов – разъяснены со всею убедительностью;[3] а любой очередной возврат к ним объясняется, повторяю, либо намеренным горячим желанием найти «ошибку», либо просто невежеством – неумением воспринимать сказанное в контексте разговорной речи, с присущими этой речи метафорическими оборотами и переносными значениями. Все это печальное следствие утраты критиками восприятия мира в его целостном виде. Они просто не в состоянии выйти за границы своего плоского рационализма, невосприимчивы ни к музыке слова, ни к пронзительной метафоре. Не зная ничего другого, кроме «научного подхода» (а по сути лишь прикрываясь фразами о нем), они и на содержание «Песни Песней», кажется, обречены смотреть как на неумелую попытку древних явить миру одну из научных моделей... Эти люди, требующие от Библии научного отчета, вероятно, даже не подозревают, что у древних евреев не существовало ни научной космогонии как таковой, ни самой науки в принципе. Форма правления в их государстве была даже не монархической, а теократической, то есть Сам Бог был их управителем и законодателем. Глупо приписывать древним евреям попытки исследовать мир собственными силами – по большому счету им были безразличны и форма Земли, и ее положение во вселенной. Абсолютно всё, что нужно для жизни – вплоть до правил личный гигиены, им уже было раз и навсегда дано в Законе. По этой причине не могла и «переписываться» Библия, будучи своеобразной «конституцией» древнееврейского государства, отражающей не конъюнктурные интересы земных царей, а установления Самого Создателя мира. Мышление древних просто не знало рационализма и проверки факта сомнением, ибо человек воспринимал себя частью особого, единого, религиозного мистико-поэтического пространства. При этом стоит подчеркнуть, что сами библейские авторы, как это ни странно прозвучит, в своих описаниях привержены принципу реализма – даже рассказывая о чуде, они всегда подчеркивают, что речь идет именно о чем-то из ряда вон выходящем, то есть чудо в Библии всегда отделено от реальности и преподносится только как чудо. Вот такая у них была научная картина мира... Обо всех придирках и претензиях противников Писания, конечно, смешно говорить в свете того значения, которое имеет эта великая Книга. Ветхий и Новый Заветы действительно выполняли и выполняют свою собственную задачу – они должны донести до нас рассказ о событиях и пророчествах, имеющих непосредственное отношение к истории падения и спасения человечества, в центре которой находится личность Бога, ставшего человеком, а всё остальное их, как уже было сказано, мало интересует. Мы выяснили, что каких-либо развитых секретных технологий или какой-либо научной информации, заложенных в библейские тексты по типу «послания к потомкам», «библейских кодов» и пр. – в Книге искать бесполезно; ведь Библия повествует о вещах для человека настолько необычных и при этом для него настолько важных, что большинство предметов и явлений нашего мира, занимающих в нашей сегодняшней иерархии первостепенное значение, оказываются в этом повествовании если и упомянутыми, то лишь мимоходом, как бы за компанию, в контексте главной задачи – показать человеку путь к спасению и жизни. В этом смысле факт знания или незнания Моисеем или Иовом современной космологической модели или квантовой физики не имел никакого значения, просто был «не в тему». При этом, говоря о «своем» и не касаясь вопросов физического устройства мира как предмета для нее избыточного, Библия, действительно, не содержит ложных представлений об окружающем мире и научных ошибок. Повторю это утверждение еще раз – Библия не содержит научных ошибок. Сама проблема «ошибок» существует лишь потому, что нынешние критики моисеева текста лучше самого Моисея знают, чтó и каким языком ему надо было излагать, а также каким жестоким был тот Бог, в которого они не верят. И тем удивительней обнаружить – пусть хотя бы в качестве второстепенных
и третьестепенных планов
повествования – что древние пророки Ветхого Завета были прекрасно
осведомлены об устройстве нашего мира. Хотя их и не интересовала
физика мироустройства сама по себе, но во многих стихах Библии, на
правах случайных упоминаний и едва ли не проговорок – рассыпаны
многочисленные свидетельства тех знаний, которые трудно соотнести с существовавшим тогда
у древних народов уровнем развития[4]. 8. ...«Жестокость» ветхозаветного Бога, без которой не обходится ни одно атеистическое «абличенье» (термин Достоевского) - это отдельная тема. Однако, стоит сказать, что сама постановка вопроса («жесток ли ветхозаветный Бог?») содержит в себе противоречие, связанное со смещенностью нынешнего восприятия. Ведь все наши представления и оценки событий Ветхого Завета являются не более чем сегодняшней проекцией на ту «проблемную ситуацию», которая собственно и была преодолена Новым Заветом. Есть в подобных претензиях критиков некий нонсенс – наши сегодняшние этические нормы как раз и являются результатом сбывшегося ветхозаветного пророчества о пришествии и страданиях Христа, то есть, из сегодняшнего «нового состояния» мы осуждаем Книгу, сделавшую нас такими «высокоморальными» критиками. Нужно помнить и о том, что оба Завета, Ветхий и Новый, являются в строгом смысле документами договора, заключенного меж Богом и людьми. Масштаб события, о котором в обеих книгах идет речь, переоценить невозможно; Бог создал человека как Себе подобного, наделив его свободной волей и возможностью собственного творчества. Создатель мог лишь надеяться на ответную взаимность со стороны человека. Из Писания можно узнать, что всё зло, которое мы сегодня имеем несчастье наблюдать вокруг себя, является неизбежной производной от того выбора, который сделал человек, воспользовавшись подаренной ему свободой. Будучи осведомлен о возможных последствиях, Адам, тем не менее, выбрал независимость от своего Создателя – то состояние, в котором он уже не мог оставаться бессмертным (смерть, собственно, и является состоянием отделённости от Бога). Подразумевается, конечно, что Бог может пресечь всё зло этого мира в один момент, но потеря человеком его права личного принятия решений автоматически лишает его и изначального богоподобия, как, впрочем, лишает и смысла весь Божественный замысел о человеке – какой прок в висящих на ниточках балаганных куклах-марионетках, которые «за свои поступки не отвечают»? Невозможно представить себе всю ту бездну бесперспективности дальнейшей истории, которая сразу началась с разбитого корыта... И ту невместимую простым разумом степень усложнившейся для Бога задачи, для решения которой человеку с его «сданными позициями» предстояло теперь идти в сторону исполнения Божьего замысла более сложными, более обходными и долгими путями – со всеми будущими войнами, злодеяниями и предательствами, но с надеждой и расчетом на героев, подвижников и святых. Так как «Бог поругаем не бывает», Он не бросил Свое творение на полпути, тем более что это творение, даже взбунтовавшееся, на Него все еще надеялось. Бог дал человеку еще один шанс; с избранным Им народом Он заключил договор – если будете соблюдать Мои заповеди, адамов грех будет искуплен. Так, собственно, и появился Ветхий Завет – собрание повседневных правил и пророчеств о будущем приходе Спасителя. Итак, жесток ли Бог Ветхого Завета? Ведь в Новом Завете Он предстаёт, казалось бы, совершенно другим – кротким и любящим? Некоторые современные комментаторы при ответе на этот вопрос сразу пытаются как-то смягчить ситуацию. Действительно, наверное, можно показать, что «жестокость» Бога, описанного дохристианскими авторами, является частным случаем той же неполноты открытых им, авторам, в свое время знаний. Мол, Бог Ветхого Завета «жесток» ровно в той степени, в которой понимал справедливость и неотменимость исполнения Божьего замысла сам Моисей. Однако, одно дело – отсутствие в Книге избыточных для нее «научных знаний», другое – реальные сцены истребления язычников. Но – «что поделать, таков уговор». Какие уж тут смягчения... Зло в ветхозаветном мире не должно было победить ни при каких условиях, выращиваемая Лоза спасения (приход в мир Иисуса Христа) не могла быть задушена сорняками. Пока была хоть малейшая возможность разрешить ситуацию миром, Бог продолжал выступать в качестве увещевателя: «Разве Я хочу смерти беззаконника? … Не того ли, чтоб он обратился от путей своих и был жив?» (Иез. 18:23). Если мы захотим действительно разобраться и понять логику описанных в Ветхом Завете событий, то поразимся отнюдь не жестокости Бога. Напротив, мы поразимся Его долготерпению! Взять ту же историю с приказом истребить хананеев, которую так любят противники Библии[5]. Можно ли представить себе полководца, приказывающего уничтожить врага только после того, как враг перейдет все мыслимые и немыслимые границы изуверства, превратившись в допотопную плоть? Но более всего в Ветхом Завете мы поразимся терпению Господа в отношении избранного Им народа. Этому народу, избранному отнюдь не для «надувания щек», а для тяжелого дела – выращивания в окружении языческого мира заповедной спасительной Лозы, Бог всякий раз говорит, что называется, на грани Своего терпения: «…Покайтесь и обратитесь от всех преступлений ваших, чтобы нечестие не было вам преткновением. Отвергните от себя все грехи ваши, которыми согрешали вы, и сотворите себе новое сердце и новый дух; и зачем вам умирать, дом Израилев? Ибо я не хочу смерти умирающего, говорит Господь Бог; но обратитесь – и живите!» (Иез. 18:30–32). Нет, это не Бог жесток. Это – таков уговор. К несчастью, наши первые представители Адам и Ева, согласно Библии, сделали свой выбор и за нас. Они избрали независимость от Бога с осознанным принятием того факта, что всё прочее человечество после них станет таким же, как и они, самостоятельным и смертным; люди смогут не только убивать друг друга в войнах, но и все беседы с Богом в прохладной тени райского сада в этом мире закончатся – мы будем вынуждены осуществлять свое право личного выбора и принятия Бога в чудовищных условиях, без всякого ответа на свои вопросы: почему гибнут и страдают невинные, умирают от болезней здоровые, а автобусы со школьниками, образно выражаясь, падают в пропасть. Даже если умом мы и будем понимать неотменимость такой «диалектики» для завершения начатой Богом работы, то сердцем принять подобную ситуацию станет одной из самых непосильных задач. Ветхий завет, включавший историю творения мира, грехопадение людей, обещание о приходе Спасителя и Его ожидание, исполнился абсолютно в точности. Казалось бы, в обещании прихода второго Адама содержалось невыполнимое условие. Ни один человек уже не мог повторить адамову попытку в силу неотменимых последствий первой, повлекшей за собой по уговору с Адамом состояние смертности человечества: «смертию умрешь» (Быт. 2:17). И дело не в том, что Бог просто держал слово, не желая отменить уговор и простить человека. Нет, в этом мире вместе с проклятием земли изменилась сама человеческая природа. Всеобщее состояние греха в этом смысле являлось не синонимом отсутствия праведности, а неким запретительным качеством абсолютного свойства («печать греха»), подразумевающим унаследованное от Адама отдельное существование от Бога и, как результат, не допускающим человеческой душе после смерти с Богом соединиться. (А по учению Отцов Церкви смерть являлась естественной необходимостью, не позволявшей злу стать бессмертным). Но то, чего не сделал Адам и чего уже не мог сделать ни один смертный в этом «ссыльном» для человека мире, стало возможным самым неожиданным образом. Человеком, который мог быть в силу своей безгрешности свободен от уз смерти, стал... Сам Творец этого мира. Бог стал человеком по имени Иисус Христос, чтобы человек, Его творение, в лице Иисуса Христа смог вернуться к Богу! Будучи единственным безгрешным человеком, Христос, преданный насильственной смерти, в человеческом образе сумел преодолеть смерть и воскреснуть. Таким образом, Христос не только сделал адамову работу «как нужно» и от нашего имени, но и разрушил барьер, отделявший человека от Бога. «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1 Коринф. 15:55). В том, что Бог для исполнения Своего обещания пришел к людям в облике обычного человека, проявляется не только Его чрезвычайное к нам уважение. Сказать так – не сказать почти ничего. Представьте, что поэт стал строкой своего же собственного любимого стихотворения, чтобы спасти его от сжигания в печи, а другие строки и четверостишья этого поэта казнили. Аналогий можно привести множество, но все сравнения будут слабы в силу той невыразимо громадной дистанции, которая лежит меж Богом и человеком – исключительно по причине упорных стараний человека в неприятии своего Создателя, от первых времен и до сей поры. Как бы там ни было, осознать это нелегко – Бог пришел к людям спасти их, а люди своего Бога казнили. Но последователи Распятого, апостолы, создали Церковь. Наше право самим выбирать или не выбирать Бога остается при нас, как и прежде. Новый Завет, то есть, новый договор Бога с людьми, говорит о том, что все, принимающие Его, исполняющие Его волю и тем самым помогающие Ему в исполнении Его планов, будут иметь вечную жизнь в новом мире, который нашими словами не описывается. Однажды, как усталые путники, все верные соберутся вместе для участия в празднике, в том первоначальном Замысле, для исполнения которого из-за «упрямства» человека потребовалась «целая История». Вот о чем, собственно, и повествует Библия, обе ее книги,
Ветхий и Новый Заветы. Один из отцов-основателей нынешней науки Исаак Ньютон
сказал: «Библия содержит в себе больше признаков достоверности, чем вся светская
история». Может быть, нынешние рационалы-скептики как-нибудь
сподобятся задать себе простой вопрос – а что это старик имел в виду? 9. Вспоминая первые юношеские впечатления от прочтения Книги, скажу сегодня с еще бóльшим основанием – понимание смысла Библии неразрывно связано с данной человеку возможностью чувствовать поэзию и красоту, заключенную в ее языке. Язык Библии – особая статья. Иногда можно услышать аргумент «упрощения ради коммуникации» – что Книга написана простым языком для простых людей своего времени, каких-нибудь полуграмотных рыбаков и малопонятливых степных кочевников. Мол, Слово Божье хоть и было принесено человеку, но им же, человеком, оно было переведено на бедный язык слов с неизбежными искажениями. Такой подход к языку Писания напоминает оборону и призван как бы заранее отвести критические нападки – мол, нужно не искать в Книге научных откровений и точных формулировок, а воспринимать лишь общий смысл и дух передаваемого. Всё это, конечно, так, и… не так. Библия написана, конечно, и для простого рыбака, и для степного кочевника, но она написана также и для сэра Исаака Ньютона, и для Федора Достоевского. Этот вывод, надеюсь, не будет неожиданным, но Библия написана именно так, как она написана, и так, что по-другому написать ее было просто невозможно. Действительно, могли бы авторы написать Библию иначе, другим языком или, скажем, менее образно или более схематично? Помню, как в юности, прочитав впервые Новый Завет и принимая участие в горячих кухонных спорах с друзьями, я сразу натолкнулся на какую-то волну абсурдной терминологии спорящих: «абсолют», «вселенский разум», «трансцендентная сущность», «гносеологический аспект», «теодицея», «паулинизм-петринизм» и т. д. Что за ерунда! Прочитанные мной книги Нового Завета, как и вся Библия, пульсировали энергией жизни, живой поэзией, свежестью весеннего ветра. И что это за бредовые определения мне подсовывали теперь, что за невнятицу, что за недаровитый язык, что за усредненность? – не живого и человечного Бога с бессчетным количеством трогательных деталей, а какую-то «безначальную сущность», безразмерную и неохватную в каком-то там гносеологическом аспекте, ни с чем-то там таким не сравнимую и очень трансцендентную – сущность! Такие «космогонические симфонии с духами планет и голосами четырех стихий» действительно, по выражению поэта, лишь снова запутывают то, что уже однажды было просто и ярко распутано. А это так просто и так убедительно – «Где был ты, [Иов,] когда Я полагал основания земли? ... При общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?» (Иов 38:4–7). Нет, все эти «трансцендентальные сущности» скучны и безжизненны. Ведь библейский Бог уже с первого дня находился возле человека, ходил за ним подобно няньке, общался с Адамом, беседовал с ним и даже сердился. Только такой Бог мог по-настоящему любить человека, только такому Богу можно доверять «без предварительных условий». Я понял раз и навсегда простую вещь – Библия не только не могла вести свой рассказ в терминах «о-о, абсолют!» и «ого-го, трансцендентное!», но именно своим особым человеко-центризмом она велика и трогательна. Только язык поэзии, язык естественной и гениальной «неправильности», язык мелких трогательных бытовых деталей имеет силу правдивого слова. Да я, собственно, и прихожу к тому, с чего начинал. Когда мы понимаем, что мир поэтичен и прост, а наши отношения с Богом похожи на родительско-сыновьи, многое становится понятным. Человек – всегда предмет Божьего беспокойства, всегда в центре, и поэтому, хоть ты тресни, но не планета Земля летит в космическом пространстве вокруг Солнца, но само солнце движется так, как это «удобно» для восприятия и описания этого процесса человеком – оно, солнце, движется по небу. Разумеется, что для современного исследователя, утверждающего происхождение человека от животных и отрицающего наличие у человека его особой сущности, антропоцентризм Библии может показаться свидетельством искаженного, в определенном смысле зауженного взгляда на мир. Антропоцентризм у материалистов, надо сказать, совсем не в чести. Ученый заявит что-нибудь вроде: «Прогрессивно всё, что способствует выживанию и эволюции!» – не желая замечать, что помещает себя в крайне запутанную систему координат. Действительно, с точки зрения кого это нечто является прогрессивным? Убегающего зайца или догоняющего волка? Человека, соблюдающего гигиену, или вируса, старающегося одолеть человека? Или некий безликий процесс, именуемый эволюцией, является здесь точкой отсчета и единственным смыслом происходящих событий? Но стоит ученому лишь принять ту систему измерения, в которой изначально задуманный Богом человек является целью и центром мироздания, как всё тут же становится на свои места. Создавая сушу посреди воды, наполняя ее растениями и животными, Бог приготовил жизненное пространство не для кого-нибудь, но именно для человека – «...мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт. 1:27–28). Итак, повторюсь еще раз – и все прогулки Бога по саду в
прохладе дня, и Его обращение к человеку: «Адам, где ты?», и утверждения о
том, что Богу какой-то человеческий поступок был весьма приятен – всё это
не есть очеловечивание Бога и одевание на Него «наших» сапог. Нет, всё
это – вершина поэзии и живой образности, и написано оно не только для
полуграмотных пастухов, и даже не для поэтов, не для ученых и не для
политиков, но исключительно для человека как центра мира, центра
истории и человека как главного «объекта» Божественного замысла. Кто
не заметил этого, прочитайте еще раз внимательнее – и вы сами это услышите.
10. Беда не в том, что наше сегодняшнее общество слишком прагматично. Это можно было бы еще понять – ведь религия оперирует «вещами призрачного происхождения», в то время как наука, имеющая дело с «материальным» и помогающая нам лекарствами, транспортом, связью, техникой и новыми технологиями, воспринимается современным сознанием как нечто осязаемое, надежное, безусловное – то, без чего не было бы нашего самоощущения именно как «людей современных». То, что философскими вопросами жизни и смерти наука не занимается, наших современников мало беспокоит – это означает лишь, что философские вопросы им самим менее интересны, чем очередное средство для похудения или антикоррозийное покрытие для кузова машины. Однако, повторяю, беда не в том, что сознание сегодняшних людей прагматично. Беда в том, что вместе с «цепкостью к пользе» оно еще мифологично, то есть в делах и суждениях большинство из нас склонно руководствоваться упрощенными или просто ложными стереотипами и шаблонами, принимаемыми за точные знания о жизни и окружающем мире. Поэтому прежде чем говорить далее об эволюции как научной теории, хочу сказать два слова (чтобы к этому больше не возвращаться) о ее популярном «народном» варианте, кухонной мифологеме массового сознания – «завтра будет лучше, чем вчера!». В какой-то степени это сугубо «сказочная» идея, поэтому такой поп-вариант эволюции так любят обыватели и домохозяйки. Источником нашей недоразвитости и виновником любых наших нынешних бед удобно считать прошлое как таковое. Нам не нужно вникать в характеры людей, совершавших что-то до нас, стараться понять мотивы их поступков – это прошлое! Мы безусловно лучше, и если даже сегодня нам плохо, то завтра всё само собой обустроится, вот увидите! После десятой модели «Жигулей» не может следовать девятая, загогулина «светлого завтра» нас обязательно вывезет к счастью! А потому в прошлом не может быть ничего хорошего, по крайней мере, более «продвинутого», чем сегодня. Библия – из прошлого. В относительно недавнем прошлом были – сначала мрак царизма, потом лагеря сталинизма. В совсем недавнем прошлом – Чубайс и Ельцин, безработица и дефолты. Зато вот завтра-а-а… О-о! Завтра… Я слышал историю о пенсионере, более десяти раз (!) попадавшемся на одну и ту же удочку – наглое рекламное обещание сказочного богатства «почти за так». Будучи «обутым» в очередной раз, оставленный без очередной порции собственных денег и уже окончательно потерявший веру в человечество, пенсионер мужественно собирался с силами и… клевал на очередную рекламную утку, чтобы исправить свои предыдущие ошибки и наконец разбогатеть. Пусть критики не говорят мне о психологии времени. Идея смирения и осознание того, что «жизни свойственно только ухудшаться», нашими людьми отвергаются безоговорочно. Наш народ – оптимист. Он часто рискует безоглядно и почти всегда проигрывает, потому что некоторые «умные люди» этот риск за него уже просчитали. К тому же, с такой «эволюцией» бороться практически невозможно – покушаясь на чьи-то мифы и стереотипы, вы покушаетесь на то, что человек считает результатом своего собственного опыта и плодом собственных нелегких раздумий. Не трогайте святое! А между тем, если мы внимательней всмотримся в эту кухонную эволюционную мифологию, то результат может показаться неожиданным. Мы увидим лишь безусловное исполнение в нашем мире принципа некоего равновесия или закона сообщающихся сосудов – если нас, действительно, и окружает нечто более прогрессивное, удобное и быстрое, чем прежде, то следующим вопросом должен быть – какую цену мы за это заплатили. Вывод будет весьма неожиданным – прогресса не существует. Разумеется, прогресса в том смысле, который мы в это понятие вкладывали. Идея качественно прогрессирующего общества – это миф прошлого века. Читатель, надеюсь, понимает, что я не отрицаю плоды прогресса и его несомненные преимущества в виде каких-либо машин, удобств и удовольствий. Я хочу лишь сказать, что это движение вперед не является эволюционным, качественно новым, так как осуществляется лишь за счет опустошения уже имеющихся источников. Глупо отрицать полезность скорости перемещения в пространстве, новых коммуникаций и новых приятных ощущений тела, но глупо и отрицать, что всё это мы получаем не из воздуха. Мультимиллионер богат потому, что ежедневно отбирает часть завтрака у каждого из нас, а каждый из нас богат потому, что ежедневно съедает ползавтрака у десяти будущих жителей Земли. Советские ученые и фантасты в свое время внушили обывателю, что научный прогресс приведет к открытию неких новых источников энергии, которые сделают всех счастливыми. Вот это и могло бы называться собственно прогрессом и эволюцией общества. Но вечных двигателей не существует, за электричество нужно платить, а миф об эволюции и прогрессе тем не менее живуч. «От подьячего Крякутного, рухнувшего с колокольни, до исполинского „Руслана“»? Так ведь и исполинский «Руслан» рухнул на город тоже. Никто из нас не живет в мире, который поставлен ему на службу. По большому счету все мы точно так же добываем свой хлеб в поте лица, болеем и страдаем, как и наши предки. И если мы будем внимательны и беспристрастны, то результат может показаться неожиданным. Мы увидим не прогресс, а лишь соревнование технологий, горизонтальные лягушачьи скачки дополнений и оптимизаций, и Второй закон термодинамики в его философском переложении для кухонь окажется немного грустным: Мы, оглядываясь, видим лишь руины. Взгляд, конечно, варварский, но верный (И. Бродский). Кто вообще сказал, что движение вперед, прогресс, «завтра будет лучше», «всё выше, и выше…» – это норма? С чего мы вдруг решили, что стремление к улучшению всего и вся – это закон природы? Кто вообще придумал эту чушь – «мы рождены, чтобы быть счастливыми!». Посмотрите на миф под другим углом, и он уже не покажется вам столь убедительным. Например, «эволюционирующее» человечество на самом деле генетически вырождается. Не в силу плохой экологии или нездорового питания, а совершенно естественным образом, по причине многократного копирования кода ДНК из поколения в поколение и накопления ошибок. Наличие рас, гибриды плодов, породы животных – все это тоже к «настоящей» эволюции не имеет ни малейшего отношения. Говоря же об эволюции на примерах «дерево из семечка» и «человек из эмбриона», мы по незнанию совершаем элементарную подмену понятий – и семечко, и эмбрион возникли не из воздуха и не в результате «прогрессивных» мутаций, но оба были произведены «базовым» материнским организмом. Они использовали для развития не «эволюцию», а уже готовую, унаследованную и записанную в ДНК программу, управляющую процессами, которые до поры до времени противостоят распаду. И вся интрига заключается не в существовании самого этого явления, а исключительно в причине его происхождения. Я хочу сказать, что миф о прогрессе является по своей сути вредным и даже опасным. Позиция «завтра в любом случае будет лучше, чем сейчас» – не только питает завышенные и заведомо несбыточные ожидания, но фактически развращает человека, внушая ему философию бездействия. Это уже погубило Советский союз и идею коммунизма – ибо какой смысл убиваться, если коммунизм неизбежен? Человек, верящий в прогресс, не понимает и не видит, каким опасным может быть его завтрашний день. Все реки, конечно, куда-то текут, но ни одна из них не течет в гору. Честно говоря, я до сих пор поражаюсь, когда от кого-нибудь из любителей прогресса слышу фантазии вроде того, что завтрашние биотехнологии позволят принципиально изменить ход человеческой эволюции – добавить ему какой-нибудь третий глаз на затылке или возможность считать быстрее компьютера. Подобное может присниться только в страшном сне. Удивительное все-таки существо – «современный человек». Он мечтает о третьем глазе, порой не научившись смотреть еще и своими двумя. Он мечтает об искусственном интеллекте и кибернетическом мозге, зачастую не умея еще думать мозгом собственным, «природным». Он готов решать глобальные проблемы, еще не определившись как поступить со скопившимся вокруг него мусором (привет от «Маленького принца»). Нет, друзья мои, хочу сказать я, не обольщайтесь! Завтра лучше не будет! Завтра будет хуже! Наша задача – не верить в прогресс, а думать и делать всё, чтобы существующему распаду противостоять сегодня. Человек же, верящий в прогресс – это человек, которого завтрашний день застанет врасплох, как киношного Чапая, спящим, в нижнем белье, в окружении спящих часовых. И тут я перехожу от грубых материй к высоким, от следствий к причинам. Если так называемый технический прогресс есть не прогресс, а обычная перекомбинация изначально имеющихся ресурсов и возможностей (как «рекомбинация» в генетике), то в духовном плане общество, отказавшееся от христианских ценностей, банально деградирует. Можно ли назвать прогрессом ситуацию, когда из года в год этические понятия, так сказать, идут на понижение? Когда каждое следующее поколение в вопросах этой самой этики оказывается неизменно «смелее» предыдущего? Один из зримых индикаторов этого упадка – искусство. Свою трудовую деятельность я начинал монтировщиком декораций в Большом театре, и с грустью хочу заметить, что такие произведения как «Тристан и Изольда» и «Волшебная флейта» могли быть написаны только в свое время. Уверен, что теперь никто не напишет и «Гаянэ». Так же как и поэму «Евгений Онегин», не говоря уже о рублёвской «Троице». Это – прогресс? Посмотрите на девушку с лютней на старинной картине – о чем она поёт? Наверняка сюжет ее песни религиозен. О рае. О заступнице деве Марии. Или о рыцарях, освобождавших Гроб Господень. И вот сегодня… (тьфу, погань, лучше и не начинать!). Это – прогресс? Мне еще памятна картинка из учебника истории – сотни рабов, погоняемые плетьми, тащат на себе блоки для строительства пирамиды. Но уже в наши дни, где-то в середине девяностых, мне доводилось беседовать со свидетельницей строительства в 1932 году канала Москва-Волга. По словам этой древней старухи, бывшей когда-то женой офицера НКВД, темпы строительства канала были такими, что если заключенный, привозивший камни на тачке, срывался по неловкости с невысокого обрыва, его живого засыпали сверху камнями, чтобы не останавливать великую стройку ни на секунду. Объясните мне тогда – за каким бесом мы говорим о каком-то прогрессе и о каком-то развитии? Разница между этими двумя стройками – 4000 лет, а получается, что в общественном устройстве и сознании, отказавшемся следовать библейским заповедям, ничего не изменилось? Таким образом, еще через 4000 лет вполне возможны новые «важные стройки». И что, нужна нам такая «эволюция»? Прогресс, улучшение… Казалось бы, весь наш жизненный опыт говорит об обратном, а оно видишь как… Завтра будет лучше, чем сейчас… * * * Конец первой главы. Читайте продолжение: Глава 2. Легкий хлеб рационализма
Примечания: 1«...библейское повествование, вероятно, следует оценивать не на соответствие очередным «научным данным», а на соответствие тем задачам, ради которых оно, собственно, и было создано». – Вообще-то, стоит задуматься – а с чего это такая честь науке, чтобы нечто рассматриваемое непременно ей соответствовало? Нет, я не собираюсь «ругать науку» – такой подход был бы бессмыслицей по определению, потому что никто не отменял ни рационального познания мира, ни религиозного. Вопрос стоит несколько иначе – почему положение вещей таково, что наука вообще вправе считаться неким универсальным эталоном познания? Мы поговорим об этом чуть подробнее в последующих главах, но сейчас стоит заметить следующее. Вероятно, в современном мире прежние «духовные акценты» настолько сместились в сторону жесткого рационализма, что наука в сознании большинства современников выступает сегодня в роли некоей самоценной квазирелигии. Научное знание считается объективным и фактически отождествляется с истиной (хотя ученые не устают повторять, что «в науке нет ничего окончательно доказанного»). Опираться на мнение науки считается престижным, так как словосочетание «доказано наукой» действует на современного человека (особенно обывателя) магическим образом. Поэтому человеку, желающему сегодня принять Библию целиком, так сказать, со всеми ее чудесами, как бы предлагается пойти против науки, бросить вызов ее авторитету. Именно по этой причине многие современные ученые и даже богословы, не желая конфликтовать с ней, чаще всего сдаются на милость «современных знаний» и, в лучшем случае, натужно пытаются увязать библейскую картину мира с научной. Не оспаривая авторитета науки, стоит, однако, заметить, что именно в части взаимоотношений Библии и науки возможности научного познания явно преувеличены. Наука в принципе не способна дать всю полноту знаний о мире. Ведь имея дело лишь с материальным, она ничего не может сказать не только о мире человеческих чувств и эмоций, но и о мире духовном или чудесном. [Вернуться к тексту] 2«...за ошибки Писания критики в лучшем случае выдают лишь свое собственное ущербное понимание...». – Есть еще один, почти юмористический аспект, касающийся стандартной критики Шестоднева. Если вы потребуете от библиофобов привести конкретные примеры устаревших библейских представлений об устройстве мира, то довольно быстро обнаружите, что под этими словосочетаниями скептики подразумевают (или сознательно навязывают) ничто иное как представления ученых Средневековья о том, какая космология описана в Библии. То есть Библии приписываются не ее реальные высказывания, а ложные средневековые трактовки ее текста с научных позиций того времени. Хотя, если быть хоть минимально последовательными, то в Писании никак не может содержаться средневековая картина мира. В этом проявляется не только атеистическая безграмотность, но и двойные стандарты. По мнению атеистов, средневековая церковь препятствовала развитию науки и преследовала ученых, якобы опровергающих мракобесные библейские представления о мире (здесь как правило речь идет о европейском средневековье). Однако такая позиция является не только нечестной в отношении истинной картины событий, но и откровенно «предательской» в отношении средневековых ученых, о которых якобы пекутся обличители христианства. В реальности же спрашивать нужно со всех участников тех событий. Католическая церковь тем и отличается от Православной, что всегда была носительницей сомнительной светской точки зрения на мир и человека, в частности – буквально от самого начала науки принимала в качестве «руководящих принципов» научную точку зрения. Она, собственно, всегда и составляла с наукой одно целое, а первыми учеными были католические монахи-алхимики. И то, что новые научные данные в Средние века встречали противодействие церкви, говорит не столько о борьбе церкви с наукой, сколько о том, что Католическая церковь (читай государственная власть) ретроградно держалась старых научных данных. Галилея осудили не за какие-либо ложные вероучительные взгляды, а именно за отрицание той научной картины, которая была ранее официально принята в качестве «подтверждения» Писания. Одно научное «подтверждение» напоролось на другое; в этом и был конфликт, и конфликт этот был, так сказать, всеобщим по неправоте сторон (церкви, государственной власти и науки). Конечно, церковное руководство охотнее принимало такие выводы науки, которые были бы ближе к библейской космологии – но, подчеркну еще раз, только в их собственном ложном понимании; к реальному же смыслу, целям и задачам Библии все эти средневековые «мракобесные» трактовки не имеют ни малейшего отношения. [Вернуться к тексту] 3«...разъяснены со всею убедительностью...» – См., например, святитель Василий Великий, ; иеромонах Серафим Роуз, «Православное понимание книги Бытия»; священник Даниил Сысоев, «Летопись Начала»; Худиев С., «Христианство. Трудные вопросы», М., Христианская библиотека, 2003 (электронная версия в соавторстве с М. Логачевым и О. Брилевой); а также на этом сайте: Хазел Г., «Что нужно знать для понимания Библии»; Джексон У., «Изучение Библии в свете археологии»; свщ. Даниил Сысоев, «Писал ли Моисей Закон или Несколько слов о библейской критике». [Вернуться к тексту] 4«...знаний, которые трудно соотнести с существовавшим тогда у древних народов уровнем развития». – Например, замечательно уже упоминавшееся выше восклицание Иова, касающееся процесса творения: «Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем» (Иов 26:7). Факт того, что Земля является космическим телом, висящим в пустоте, был доказан только в XV веке н.э., но не признавался до XVII в. н.э. Книга Иова написана четыре тысячи лет назад, вероятно, в одно время с моисеевым Пятикнижьем, но то, что Земля свободно висит в пустоте, для автора очевидно. Кстати, можно с большой долей уверенности предположить, что на мысль о шарообразности Земли и ее подвешенности в пустоте средневековых ученых натолкнула именно Библия. «Когда Он уготовлял небеса, (я была) там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны…» (Прит. 8:27), – читаем мы в книге Притчей аллегорию Мудрости. Не круговую ли траекторию для планеты Земля? И Исайя говорит о Творце: «Он есть Тот, Который восседает над кругом земли...» (Ис. 40:22). Причем древнееврейское חוּג («chuwg», «хуг»), переведенное в данном случае на русский как «круг», имеет также значения «округлость» и «шар», то есть, фраза включает в себя и значение «...Восседает над шаром земли». «Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль?» (Иов 38:31–32), – передает Иов слова Бога, обращенные к автору в том смысле, что «можешь ли ты это сделать, как я?» и подразумевая, что эта задача под силу только Богу. Однако Иов за тысячелетия до открытий нынешних астрономов уже знает, о чем идет речь – созвездие Плеяд (Хима) всегда неизменно в своих очертаниях (находится как бы в «связанном» состоянии), а созвездие Ориона (Кесиль) свои очертания постепенно меняет (как бы свободно от уз). У древнего племенного народа даже о зачатках астрономии в те времена не могло быть и речи, не говоря уже о банальной невозможности наблюдать звездные процессы в их динамике. Библия знает о том, что звезды на небе бесчисленны. Господь говорит Аврааму через ангела: «Умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря» (Быт.22:17). Сама по себе эта фраза является очевидной гиперболой, но она замечательна тем, что древние евреи могли знать только о тех звездах небосвода, которые видны невооруженным глазом, то есть, не более чем о полутора тысячах. Поскольку в данном случае применен традиционный для древнееврейской поэзии метод параллелизма, то подразумевается, что обе составляющие гиперболической пары равноценны, то есть звезды столь же бесчисленны, как и морской песок. Этот же параллелизм подкреплен в Библии неоднократно: «Как неисчислимо небесное воинство и неизмерим песок морской» (Иер.33:22). «…Как [много] звезд на небе и как бесчислен песок на берегу морском» (Евр.11:12). Таким образом, видя собственными глазами вполне исчислимое и скромное для гиперболического обещания количество звезд, библейские авторы все-таки знали, что их реальное количество ближе к «неизмеримости песка морского». Телескоп же, напомню, был изобретен Галилеем лишь в 1609 году н.э. «И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью» (Быт. 1:16), – говорится в книге Бытия. Эта фраза замечательна тем, что четыре тысячи лет назад древние народы «сами по себе» не могли знать, что Солнце и Луна имеют разные размеры. Ведь угловые размеры Солнца и Луны при наблюдении с Земли равны, то есть оба объекта выглядят как имеющие одинаковую величину. Современные астрономы считают равенство угловых размеров Солнца и Луны «удивительным совпадением». Но с точки зрения сторонника творения никакой случайности здесь нет; столь тонко настроенная небесная механика должна была служить «для знамений, и времен, и дней, и годов» (Быт. 1:14). (Особо впечатляют солнечные затмения, когда лунный диск на удивление идеально вписывается в контуры солнечного, окруженный солнечной короной). Опять же, представление о разных размерах Солнца и Луны первые ученые, вероятнее всего, позаимствовали из Библии, которой в те времена безоговорочно доверяли. Но Моисею этот факт был известен четыре тысячи лет назад как непреложная истина. Кстати, то, что Луна не излучает собственный свет, а лишь отражает солнечный, древние авторы, судя по всему, тоже знали, всегда ставя Луну в зависимое положение от Солнца: «И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего…» (Мф. 24:29). Всего 500 лет назад люди были уверены, что Земля плоская. Аристотель и Платон считали Гею (Землю) живым существом, а извержение вулканов объясняли как ее рвоту. Тем не менее, еще библейский Екклезиаст знал уже о круговороте воды в природе: «Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» (Екл. 1:7). Иов знает о том, что воздух материален и имеет вес: «Когда Он ветру полагал вес…» (Иов 28:25). А евангелисты прекрасно осведомлены о «часовых поясах», то есть, о том, что день на одной стороне Земли соответствует ночи на другой. Говоря о пришествии Сына Человеческого как о моментальном событии («…как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада…» (Мф. 24:27)), Лука передает слова Господа: «Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится» (Лк. 17:34–36). Как видим, из текста совершенно недвусмысленно следует, что в единый момент времени для одних людей на земле существует ночь, а для других дневное время полевых работ. Все эти свидетельства «опережающего знания», конечно, меркнут в сравнении с фактами поразительной силы библейского слова и точности исполнения библейских пророчеств, однако, в контексте разговора о «несоответствии Писания данным науки», «неосведомленности библейских авторов» или «библейских ошибках» – эти фрагменты представляются мне весьма показательными. [Вернуться к тексту] 5«Взять
ту же историю с приказом истребить хананеев, которую так любят противники Библии». – В сборнике «Христианство –
трудные вопросы» (см. выше) Сергей Худиев говорит о том, что люди, критикующие ветхозаветного
Бога за Его якобы жестокость, часто впадают в противоречие – сначала возмущаются,
почему Он не уничтожил существующее в мире зло, а когда им указывают на истребление этого зла для прихода в их мир Искупителя,
кричат о жестокости Бога… В самом общем виде «претензии»
подобных критиков можно свести к вопросу: «Почему Бог не делает того, чего хочу я?» –
при отсутствии вопроса: «Почему я не делаю того, чего хочет от меня Бог?». Да и «требуя» от Бога
уничтожить зло сегодняшнее (ведь человек продолжает оставаться свободным и по-прежнему волен
творить зло), критики всегда имеют в виду кого-то другого, но никогда себя... [Вернуться к тексту]
Читайте продолжение: Глава 2. Легкий хлеб рационализма Перейти к списку используемой литературы
|
|
|
|
Помочь сайту: .......................... |
||||
|
|
|
|||
 |
||||
|
|
|
|
|
© 2009 А. Милюков. Перепечатка данного текста допускается только с
согласия автора
